Зарина Карлович (Герда). Настёна — потеряшка
Настёна — хромоножка потеряла давеча кошелек. С утра собралась платить за свет и, не нащупав плоской полоски кошелька в сумке, заглянула, не увидела надежной вельветовой его сини, обыскалась, наревелась. Похромала к магазину, возле которого, как подумала, уронила его вчера. Хотя и глупо было надеяться прибежать, а точнее, прихромать, и найти его на том же месте, но все же заглядывала под каждый куст, и вздрагивало сердце на каждую синюю безделицу.
Вчера где-то здесь, на заплеванном и блестящем асфальте, осталась половина ее пенсии по инвалидности с квартальной надбавкой. Расчет был не только заплатить за свет и еще раз прицениться к давно присмотренным сапожкам, хотя и таким же дешевеньким, как и старые, замшевые. Остаться должно было еще и на еду.
Схватившая землю изморозь ясно и убийственно предвещала тяжелый сон земли.
На автобусной остановке женщина с нехорошим взглядом рачьих бессмысленных погасших глаз косо глядела мимо заспанных утренних лиц.
Побрела Настёна, тихо плача, будто вдогонку за ночью, что бросила ее и отступала, блекла под натиском еще сонных, но все же счастливо-золотых окон. И хромота, и одиночество, и нищета еще ярче и тяжелее проступали на уже светлой бойкой улице.
На блестящем после вчерашнего дождя асфальте играли золотом уже стертые на носках замшевые сапожки ее, купленные без любви: «на твои куцые и такие сгодятся», привычно без злобы пошутила мать. Кургузые дешевые замши, твердые, как деревяшка, в мороз не разбирали, где здоровая, а где больная. Но слякоть и дождь губили их нещадно, и по вечерам Настёна возила по ним куском разорванной простыни, пущенной на эти цели.
Кто-то все время разговаривал, спорил с кем-то, хотя никого вокруг не было. Только шел мужчина в свете вспыхивающих окон с белой женской сумкой, посасывая задумчиво завязку на куртке.
Брела Настёна, плача, мимо выпученных на нее пестрых бесстыжих окон, за одним из которых пьяный вусмерть, зажав белесую порожнюю бутылку в грязной руке, уже не дергаясь, не возя по ошметкам копеечной колбасы, спал алкаш Сашка-увалень. Одна рука его, едва заработавшая после микроинсульта, повисла, вторая — с черными ногтями громоздилась на вчерашней чудесной находке — вельветовой полоске распотрошенного старенького синего кошелька.
Читать другие миниатюры, участвующие в конкурсе «Колибри» 2015
(4 голос, оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...
Хорошо написано.
Новый тип социальной драмы- беспросветность…
Достоевский прям. «Бедные люди»…
Но написано очень хорошо.И картинка «киношная» рисуется, и язык изысканный, и автор ни разу не выпал из выбранной стилистики.
Герои этого рассказа — классические герои древнегреческой трагедии.
«…на заплеванном и блестящем асфальте…», «на блестящем после вчерашнего дождя асфальте… «, «Побрела Настёна…», «Брела Настёна…», » потеряла давеча кошелек…», «Вчера где-то здесь…» и т.п. В одном случае асфальт блестел, т.к. был оплёван, а в другом — после дождя? «.. на уже светлой бойкой улице…»,»…хотя никого вокруг не было. Только шел мужчина …». Явное противоречие! Единственное повторение, которое , по-моему, уместно — это частое употребление слов: сон, сонные… Не проснулся ещё не только город, не проснулась СОВЕСТЬ некоторых его обитателей. Автору, мне кажется, надо поработать над текстом: устранить противоречия в повествовании, найти новые образы. С уважением и пожеланием успехов.
Ну и что…? Блестящий и заплёванный -вполне, почему бы и нет. Шумит улица и никого нет -картинка одинокости и не нужности…Её хромое перетоптывание улицы, её суетные мысли навзрыд.. обиды на людей и на мать одновременно за купленное без любви… Причеши всю эту сумятицу-не будет самой потеряшки. Настёна сотрётся ластиком… Рассказ воспринимается единым полотном. Один Аккорд из широкой гаммы чувств. Автор -художник. Слова для него-мазки в помощь образу
Чем больше всяких сумбурных и абсурдных нагромождений в тексте, попыток его приукрасить, тем больше тащатся от этого люди, склонные ко всяким «художествам». Они в этом видят некую логику,но понятную только им, избранным. «Главное у человека — не деньги. А натурально хформа! Вченость. Потому ежели человек вченый, так ему уже свет переворачивается вверх ногами. Пардон. Вверх дыбом. И тогда, когда тому, одному, которому не вченому, будет белое, так уже ему, вченому, которому, будет уже как…рябое…Когда человек не такой, как вообще, потому один такой, а другой такой, и ум у него не для танцевания, а для устройства себя, для развязки своего существования, для сведения обхождения, и когда такой человек, ежели он вченый, поднимется умом своим за тучи, и там умом своим становиться… становится еще выше лаврской колокольни и когда он студова глянет вниз, на людей, так они ему покажутся… кажутся такие махонькие-махонькие… все равно как мыши. Пардон. Как крисы. Потому, что это же человек! А тот, который он… это… он… он тоже человек, не вченый, но… Зачем же? Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но… нет!»
Да, Лука, где-то так, только без стёба)) Моё мнение не есть последняя инстанция, уверяю Вас. Что хочу, то и пишу. Как, собственно, и Вы. Только под своим именем))
Я писал свое мнение по-поводу комментария Татьяны Маминой, а не вашего, Ира Проценко. Не будьте такой болезненно-мнительной, не воспринимайте всё на свой счет.
…аа)) да вроде здорова, с улыбкой писала)) Ну, не ко мне, так не ко мне… Значит, Ваш комент загадочным оказался))
Спасибо, друзья, за ваши мнения! Приятно, чорт побери, когда твои рассказы — причина столь жарких прений). Отдельная благодарность за уместные замечания.
Кстати, иллюстрация моей дочери))