Владимир Айзенберг. Между веком и мгновеньем

Век XXI изменил многое. В том числе и понятие « культурная провинция». Теперь, при свободном доступе практически  к любой информации, каждый выбирает для себя, быть ли ему глухим провинциалом или жить столичным человеком, остающимся в курсе всего яркого и передового,  что случается в мире  человеческого творчества. 

А  ещё совсем недавно, лет тридцать назад, проживание в провинции было в известном смысле культурным приговором. И тем удивительнее, что в Сумах 70-х-80-х каким-то волшебным образом примерно в одно время оказалось сразу сравнительно   много столичных по духу людей. Это был тонкий слой интеллектуалов и представителей творческой интеллигенции,  возникших вокруг строившихся тогда в городе крупных предприятий, для которых требовались инженеры, научные работники и другие высококвалифицированные кадры.

 С наступлением нового времени символы крупных предприятий исчезли с герба города. А с его улиц постепенно стали исчезать те, кто составлял его и так очень тонкий культурный слой. Они уехали в разные страны, и у большинства из них там всё хорошо. А нам, оставшимся, было бы совсем душно, но!

К счастью, век XXI изменил многое. И у нас есть возможность вот так просто поговорить с одной из таких крупинок навсегда утерянного драгоценного культурного слоя нашего города – Владимиром Айзенбергом, автором песен, композитором, поэтом,  певцом…  И в настоящий момент – гражданином государства Израиль.   

— Твои песни всегда отличались изысканными текстами.  Где ты брал, откуда доставал   такие уникальные стихотворения?

  — Мой вкус как-то постепенно сформировался под влиянием нескольких факторов. Старший брат, который старше меня на 7 лет,  гениальный математик (я не шучу), учился в МГУ на мехмате. Он, конечно же, довольно быстро впитал в себя всё тогдашнее московское культурное пространство. А это вторая половина 60-х годов, бурное время. Высоцкий, Таганка, Галич, первые пластинки Вертинского, сёстры Берри и т.д. Плюс концерты классики БЗК (Баршай, Рихтер и т.д.). Для младшего брата авторитет старшего, московского студента, был весьма высок.

Тут ещё надо учесть вот что. У нас была еврейская семья. А это особый организм. Я попробую объяснить, если получится. Здесь всё на каких-то нюансах… У такой семьи окружение зачастую весьма враждебное. И в быту, да и само государство было первым врагом… Поэтому человек мог оставаться самим собой и дышать свободно только лишь внутри этой ячейки. В культурном смысле принималось всё, что было альтернативно той трескотне, которая выливалась из центральных газет, TV, радио.

Ещё, например, у нас в доме мама и бабушки иногда переходили на идиш. Этот язык я слышал с детства, я его обожаю и обожаю песенную культуру на этом языке, которую товарищи большевики просто изничтожили  «до основанья». Поэтому появление у нас в высшей степени профессионального, мощного звучания этих песен в исполнении сестёр Берри было откровением.

Всё это не означает, что ко всей остальной жизни отношение было враждебное. Это никак не мешало дружить с замечательными людьми, невзирая на их национальность или социальный статус, любить хорошие фильмы, книжки и т.д.

Плюс ко всему, о чём я рассказал выше, после окончания школы у меня состоялась одна памятная встреча. Всё опять же связано с особенностями еврейской семьи. Я имею в виду силу родственных привязанностей. У нас летом гостили родственники, среди которых был один профессор-филолог, замечательный человек. Так вот, именно он меня ввёл в круг изысканной литературы, прежде всего, прозы. Ну и, конечно, поэзии. Именно от него я получил свою первую бобину с песнями Булата Окуджавы. Вот тут всё совпало, и я, что называется, «подсел» на Булата Шалвовича. Сижу до сих пор, о чём отнюдь не жалею.

Ну, а дальше покатилось всё как-то естественно. Ю. Левитанский, Д. Самойлов, Ю. Мориц и т.д. Они сами приходили ко мне из журналов, из редко, но всё же издаваемых книжек. Я очень часто торчал в книжных магазинах, кое-что можно было найти, особенно  в букинистических отделах…

—          Почему ты, как музыкант,  выбрал именно авторскую песню, а не жанр ВИА или джаз,  например? 

— Тут взаимный выбор. Она сама ко мне пришла. Смотри ответ на первый  вопрос. Жанр ВИА? Ну, если ты уже прочитал и понял всё тех же Пастернака или Самойлова, Волошина или Мориц и т.д. по списку, то воспринимать серьёзно тексты (не стихи!) Дербенёва, Шаферана, Танича и т.д. по списку сложно. Но такой опыт у меня тоже был. Это было в Советской Армии («непобедимой и легендарной»). Там я не стал утаивать свои скромные способности игры на фортепиано и таким образом попал в армейский ВИА, где, конечно, исполнялась вся эта лабуда. Дело в том, что «непобедимая и легендарная» является разновидностью тюрьмы (советской же). Поэтому там надо выживать.

Но даже там я пытался дуть в свою дуду. Поэтому мы пели немножко Градского, какие-то «не трескучие комсомольские» песни Пахмутовой. Этот опыт мне пригодился именно в технически музыкальном смысле: ансамблевое пение, многоголосие, техника гитарная и т.д. Кстати, ансамбль из провинциальной части стал настолько хорош в конце моей службы, что нас даже вызвали в Москву для участия в правительственном концерте ко Дню космонавтики в Колонном зале Дома Союзов. Всё это показывалось по телевизору. Потом нас записали в Останкино с целой программой. Правда, её показали по второй программе, которую можно было смотреть только в Москве. Ну, да ладно.

Джаз…Обожаю!!! Всю жизнь пытаюсь на ф-но сделать что-то, похожее на джаз. Но выходит это не так, как хотелось бы. Однако какие-то элементы этого присутствуют. Особенно в последней моей большой работе «Поэма горы» на стихи Марины Цветаевой. Во всяком случае, так мне сообщили люди, внимательно слушавшие этот цикл на нашем последнем концерте в Москве, в Доме-музее М. Цветаевой в начале сентября.

 — Сейчас много говорят о политическом давлении на инакомыслящих. Ты всегда  со своими песнями ходил на грани. Были проблемы с КГБ?

 — Видимо, всё будет отталкиваться от семьи. И в этом вопросе тоже. Мой папа всю жизнь (с тех пор, как это появилось) не расставался с транзисторным приёмником. Менялись модели, но не менялось их предназначение. Это был источник ПРАВДЫ! Любопытно, что даже здесь, в Израиле, папа, уже будучи пожилым и тяжело больным человеком, вместе со мной и братом всё искал приёмник с короткими  волнами, чтобы слушать свои любимые радиостанции. Хотя в 1997 году смысла в этом не было никакого. Только и всего, что хотелось – это знать правду. Вот и всё.

И ещё. Я для себя давно вывел такую формулу. Кто такие близкие люди? Это те люди, голоса которых чаще всего звучат в твоём доме. В моём случае сюда входят прежде всего В. Высоцкий, Б. Окуджава и М. Жванецкий.

 …5-й курс СФ ХПИ, праздничный концерт, посвящённый 7 Ноября. Меня обычно выпускали без предварительного прослушивания. Знали, что я не подведу. Мне абсолютно не хотелось никаких скандалов. Просто безумно нравилась новая песня Б. Окуджавы, которую услышал в каком-то фильме. «Господа юнкера, кем вы были вчера…» И вот после торжественного собрания – концерт. Подходит моя очередь. Я, кстати, тогда играл только на фортепиано, поэтому реакцию зала сразу не воспринимал. Первая песня – идеологически выдержанная, про «комиссаров в пыльных шлемах». А вот дальше – «юнкера». Я как-то не воспринял глухой ропот из первых рядов, где восседало руководство вуза. И добил их следующим замечательным произведением:  «Миссури» Новеллы Матвеевой. «О Миссури, Миссури.  О Миссури, расчудесный штат. Приезжайте в штат Миссури все, кто хочет быть богат». Вскоре разразился большущий скандал. Хотели меня выпереть и из комсомола, и из института. Гэбуха это дело раздула. Все ответственные получили по башке. Но интересно, что «Господа юнкера» звучали в советском фильме «На ясный огонь», а «Миссури» была записана на советской же пластинке, которую я предоставил руководству института.

Дальше я ушёл на преддипломную практику, затем – диплом и госэкзамены. И вот тут-то меня решено было прихлопнуть как носителя всякой антисоветчины и сионистской заразы. На госэкзамене по научному коммунизму (всё бред  – где наука, где коммунизм, почему госэкзамен в техническом ВУЗе?) нужно было меня «завалить» на 2 балла. И тогда я «загремлю» в армию на полный срок без диплома. После армии всё придётся доcдавать и т.д. Парторг института лично пришёл принимать у меня этот экзамен и сильно интересовался,  «а кто ж такие господа юнкера и когда мы собираемся в штат Миссури». Но вышла осечка. В России, в Украине всегда были, есть и будут некоторое (небольшое!) количество порядочных людей. Среди них оказался наш преподаватель научного коммунизма Алексей Александрович Ким.

Этот маленький симпатичный кореец был совершенно не похож на остальных преподавателей-мастодонтов от марксизма-ленинизма.  Например, он на лекциях говорил: «Слушайте, если хотите, западные радиостанции. Но вы должны правильно понимать, что там может быть пропаганда…» И так далее, в таком же духе. Алексей Александрович отказался грубо «валить» меня на госэкзамене,  то есть ставить «2», несмотря на то, что я блестяще всё изложил. А он был председателем госкомиссии. И настоял, чтобы мне влепили хотя бы «3». Так всё и произошло. Но на следующий год он уже не работал в институте. Видимо, он там был не ко двору…     

 Вот так-то… Другие замечательные встречи с нашей приснопамятной тайной канцелярией связаны с моим активным участием в юморинах. После нескольких успешных лет наших юморин, видимо, была дана отмашка прикрыть это безобразие. Тут они развили бурную деятельность – вызовы на местную Лубянку или приезды на рабочие места к некоторым фигурантам. А основой  всех наших номеров в юморинах был, разумеется, горячо любимый Михал Михалыч, тогда не печатаемый и совершенно невидимый в телевизоре. Поэтому главная задача наследников Феликса была «припасть к первоисточнику» этой «мерзости». А «первоисточником» был ваш покорный слуга. Был у меня знакомый, который регулярно снабжал меня этими бесценными сокровищами, а также замечательными записями В. Высоцкого. Ну и, конечно, ребята меня не продали.  

Чуть позже, уже после разгона юморины, у меня тоже была встреча с доблестными чекистами. Но чуть по другому поводу. Однако когда этот Штирлиц начал немного «прессовать» меня, то вспомнилось и моё участие в «мерзких» юморинах. Кстати, в них я всё-таки протаскивал и Высоцкого, и Окуджаву, и Бачурина. Но самое главное –  именно для юморины были написаны мои первые песни на стихи Васи Чубура. Я их уже не помню совершенно, однако почувствовал какой-то вкус от этого процесса. Можно сказать,  осталось некое «послевкусие», сохранённое по сию пору.                                                                                                                                                                                                                                                                   — Если бы получилось зарабатывать музыкой, например, регулярно  концертировать – бросил   бы программирование?

 — Ну, Игорь, это очень сложный вопросец. С одной стороны, было бы здорово –  зарабатывать песнями, разъезжать, быть известным. Если кто-то из выходящих на сцену людей скажет, что он этого совсем не хочет –  значит, врёт. Однозначно! Но ведь там стоит только оступиться, потерять вдохновение, кураж (или как это ещё называется?) – и всё. Может ничего не вернуться. Это немножко трусливая позиция. Ведь творческий человек обязательно что-то должен преодолевать – сопротивление зрительного зала, критики, ревнителей «чистоты жанра». И только тогда что-то, может быть, удастся сотворить. В моём случае дело усугубляется ещё и тем, что я очень люблю свою специальность – программирование. Это великая творческая профессия. Об этом я могу говорить долго и с упоением. В общем, скорее не бросил бы, чем бросил…

—       В девяностые  годы многие уезжали «за колбасой», как бы убегая от бедности. Теперь и в Украине можно неплохо зарабатывать,  тем более при твоей профессии. Возвращаться не думаешь?

— Безусловно, НЕТ!!! Я, кстати, уезжал отнюдь не за колбасой. Ведь в последние четыре года перед отъездом я трудился в банке, был начальником компьютерного отдела. Я хотел жить в еврейском государстве.

Хотелось бы, чтобы я был  правильно понят. Это не «дружить против». Это ну совершенно не означает какую-либо неприязнь по отношению к моей родине, Украине, к моему родному, любимому, острому, яркому русскому языку, к мелодичному, красивейшему украинскому языку, которым я до сих пор владею неплохо. Я как-то явственно ощутил недополученность в знаниях еврейской истории, культуры, языка. В какой-то момент своей жизни там, в Сумах, я вдруг осознал, что моя жизнь дальнейшая будет обязательно связана с Израилем. И вот когда моё семейство тоже «дозрело» до этой мысли – тогда мы и двинулись. И ни мой неплохой заработок, ни вполне приличный статус не смогли остановить сей процесс.

А ведь тут никакого молока с мёдом, текущего по улицам, не наблюдается. И в моей судьбе здесь было достаточно много горького, обидного, были непростые периоды и для страны (войны, террор, взрывы). Но «мои золотые потомки» (есть у меня такая песенка) желают жить жизнью именно этой страны. Посему я желаю жить с ними единой жизнью. И ещё. Крутятся в голове строчки из ахматовского «Реквиема»: «Я тогда была с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был».

 — У меня есть приятель, замечательный поэт Марк Шехтман. Он  родился в Украине. Жил в Таджикистане, сейчас живет в Иерусалиме и пишет прекрасные стихи на русском языке. Как я понимаю, по-настоящему он живёт в стране под названием «русская культура». А ты в какой стране живёшь?

 — Человек по сути своей очень многогранное существо. Ну, пусть речь пойдёт о мужчине. Он – и сын, и брат, и муж, и отец, и дед, дядя, и племянник. Это всё разные взаимоотношения с людьми. Имеются и другие ипостаси. Например, профессия, социальный статус, национальная принадлежность. Если человек имеет какое-то отношение к культуре, то это и культурная принадлежность. То есть это всё я для себя когда-то назвал «корневая система». И у каждого человека каждый из этих корешков имеет разную силу и мощь. Например, один из моих давних приятелей, еврей, выразился так: «Для меня быть евреем –  это досадное клеймо». Ну что ж, значит, в его корневой системе этот корешок чахлый и неразвитый. В моём случае это по-другому, как можно догадаться.

Ну, разумеется, русская культура – это моя культура, моё внутреннее «культурное состояние», если так можно выразиться. Но не только. Когда я слышу песни на идиш, я «умираю от любви и печали». Что-то происходит абсолютно невообразимое внутри меня. Это не просто зов предков и детские воспоминания, а что-то другое, не знаю что. Я обязательно в свои выступления включаю эти песни, хотя всё меньше становится людей, которые понимают и воспринимают эту культуру. Это грустная неизбежность, язык медленно,  но всё же  умирает. Поэтому я в какой-то, очень небольшой, мере ощущаю причастность к еврейской культуре.

К величайшему сожалению, я мало соприкасаюсь с ивритской, израильской культурой. Лишь  читаю книги современных израильских писателей, которые мне очень нравятся. Ну и как же понять, в какой стране я живу? Вот в такой, о которой я тебе написал. И последнее на эту тему. Мне показалось очень точным определение, которое дал самому себе один из моих самых любимых писателей Лион Фейхтвангер: «Я – немецкий писатель с еврейской душой». Это очень на меня похоже.

— Кто составляет круг твоего нынешнего общения: реальный и виртуальный…

 — Я очень надеюсь, что отныне замечательный поэт и автор песен, а теперь и публицист, мой давний хороший приятель, Игорь Касьяненко приобщится к виртуальному кругу моего общения. Это – во-первых. Реальное общение бывает разной степени интенсивности в зависимости от разных периодов в жизни. У нас в Израиле довольно много родственников, почти все. А евреи – они все страшно привязаны к своим родичам. Есть даже старый анекдот по этому поводу. Он длинный, о том, как представители разных национальностей приходят в гости и уходят из «гостей» домой. Так вот, евреи ходят в гости с родственниками. А уходят? А уходят с пирожками для родственников, оставшихся дома. Но главное моё общение – это моё семейство. У меня ведь уже трое внуков. Хотелось бы больше уделять им внимания. Далеко не всегда получается, к сожалению. Я очень много работаю. Общение с сыном – это наш музыкальный дуэт. О результатах этого общения судить нашим замечательным слушателям и зрителям.

 — Твой дуэт  с Евгением — это что для тебя? Традиционное семейное музицирование?  Расширение возможностей  донесения  до слушателей твоих авторских композиций?   Просто замечательная возможность общаться с сыном вне быта?

— Это и традиционное семейное музицирование, и расширение возможностей донесения, и замечательная возможность общаться, и ещё много чего.  Я – весьма посредственный гитарист. Сын же даёт такие мощные дополнительные краски в исполнении, что придаёт новые силы  творчеству. Мы живём по Экзюпери, то есть любя что-то, смотрим в эту сторону. Он уже всё прекрасно понимает не хуже, а порой и лучше меня. Он – пишущий человек, интересующийся и историей, и современностью. При этом он прекрасно владеет и ивритом, и английским. То, что у него остался русский язык  практически без акцента –  это не частое явление, учитывая, что он приехал в Израиль маленьким, в 10 лет. Он сам немного этим гордится.

Иными словами, вполне современный молодой человек со своими достоинствами и недостатками. Нам с ним пока комфортно вдвоём в творческом процессе. Кстати, справедливости ради  нужно сказать, что иногда мы подключаем к нашим выступлениям и его сестру, мою старшую дочь Аллу. Правда, она занятой человек, многодетная («трёхдетная») мать, ей некогда. Но в процессе записи песен, который иногда случается у нас, она участвует.

 — С одной стороны – ты яркая индивидуальность. В том числе и на сцене. А с другой – ты и в Сумах,  и сейчас всё время оказываешься в каких-то творческих коллективах. Я помню ваше великолепное трио с Жанной и Женей Полюховичами. А до этого юморины, КВНы…  Что ты для себя находишь в коллективном творчестве?

— Ты, Игорь, забыл упомянуть в вопросе мой самый длительный и самый успешный опыт коллективной работы. Последние три года перед репатриацией я работал и выступал только с моим замечательным другом, скрипачом Владимиром Народицким. Вот это был настоящий кайф! В основном, всё-таки я придумывал эти скрипичные партии. И тут возникали новые музыкальные образы, новые краски. Помню, в одной песне я решил даже отказаться от гитары вообще – одна только скрипка. Кроме этого, прекраснейший музыкант Владимир Прихожай, мой соученик ещё по музыкальной школе, сделал интересные, «сочные» оркестровки некоторых моих песен. Я был абсолютно счастлив. Всё это происходило только благодаря усилиям и энергии моего бесценного друга Саши Лищинского. Когда мы сделали всего две мои песенки с Полюховичами, я был тоже на седьмом небе от счастья. Но…бедная Женя Полюхович ушла из этого мира. Безумно жалко! Мы не успели по-настоящему сдружиться, спеться…

А что сейчас делает Женя (Евгений) Полюхович? Не знаю. Вообще, всё это – прежде всего, встречи с настоящими, неординарными, талантливыми, творческими личностями, обогащающими тебя невероятно. Это же относится к моим замечательным друзьям по КВН и юморинам – Лёва Скрынник, Лёня Мельник, Володя Боронос, Гарик Краснопольский, Гена Цырик и все-все другие ребята. Если кого-то не назвал, простите, пожалуйста. Не «мои года – моё богатство». Это – банальность. Мои встречи – моё богатство.

 А Сергей Шепилов, который снял несколько видео с моими концертами и один документальный фильм о моей скромной персоне? Всё было сделано точно и со вкусом. Низкий ему поклон. Всех люблю, всех помню.

 — Ты всю жизнь сочиняешь песни. Откуда в тебе столько мелодий?

— Дорогой Игорь! Если бы знать, откуда – я бы непременно заглянул именно туда, дабы узнать, а сколько же их там ещё осталось. Может, что-то ещё валяется на дне, а может, ещё копать –  не перекопать. «И я узнал: бог нефти есть. И он сказал: копайте здесь!» (В. Высоцкий).

— Как сейчас с  сольными (включая дуэт) концертами? В каких аудиториях они проходят?

Сольные концерты – это и есть дуэт. Наши концерты проходят приблизительно раз 5-6 в году. Мы сами никогда не инициируем их, то есть не предлагаем себя. Если приглашают – поедем, нет – так нет. Есть люди, для которых это небольшой, но всё же заработок. И они стараются выступать помногу. Наша аудитория – пенсионерские клубы, хостели. Возраст – 60 и больше. В основном, это вменяемые интеллигентные люди. Наш возраст встречается крайне редко. Мы очень много и тяжко трудимся. Это естественно. Дорогу в Израиль пролагали «терпение, труд и отвага», как поётся в прекрасной песне А. Городницкого.

В последнее время мы несколько раз выступали в Российском культурном центре при посольстве РФ. Там аудитория немного разнообразнее. За эти годы мы участвовали и в различных сборных концертах и программах: в тематических бард-представлениях на основе каких-то литературных сюжетов или посвящённых каким-то выдающимся личностям. Ну, например, бард-представление, посвящённое Антуану де-Сент Экзюпери «Планета людей», бард-представление, посвящённое морской теме, и. т.д. Были довольно памятные концерты в рамках фестиваля Булата Окуджавы в Израиле, где мы были в одной компании со звёздами – Городницким, Кимом, Долиной, Хомчик, Болтянской, Мирзояном, Войновичем и т.д. Ну вот, пожалуй, и все наши «достижения».

— Мир сегодня стремительно меняется. В  чём это выражается для тебя?  Есть ли вещи, о которых ты можешь сказать, что тут, мол, я уже навсегда отстал…

— Ну, что касается каких-то технологических атрибутов этого меняющегося мира, то я стараюсь быть в курсе. Жизнь и моя специальность заставляют. А если  у кого-то иначе, это не страшно. Каждый, в зависимости  от меры оптимизма в его характере, может найти свою нишу в обществе. И не стоит комплексовать по поводу своей  отсталости в чём-то.

 — Как выглядит Родина со стороны?

— О! Ну, тут у меня несколько неловкое положение. Вы, живущие там и варящиеся во всём этом, лучше меня знаете, как она выглядит. Поэтому, хоть мы все и вышли из Страны Советов, я воздержусь от каких-либо советов. Что бросается в глаза. Украина, на мой взгляд, выглядит страной со слабой властью. Сила власти, как мне кажется, состоит в том, что она, эта самая власть, знает, что нужно предпринимать для дальнейшего функционирования государства хотя бы в ближайшей перспективе, проводя точный анализ текущей ситуации. Кажется, этого не наблюдалось и при прежней власти, которой я лично симпатизировал. Не говоря уже о нынешней. Тут – вообще no comments.

И ещё видится какая-то очевидная расколотость Украины на две части: западную и восточную со всеми вытекающими отсюда последствиями.

 И напоследок один красноречивый эпизод. Мы с Женей как-то провожали в аэропорту дочку наших друзей, которая немножко погостила у нас. На табло был список рейсов в разные точки мира, в том числе в Киев. Так вот, она совершенно искренне заявила:«С каким бы удовольствием я бы улетела куда угодно, только не в Киев!». О многом это говорит, о многом… «Мне трудно, вернувшись назад, с твоим населением слиться…»( А. Городницкий)

 Сам город Сумы, который мы увидели почти через 15 лет, разумеется, должен был измениться. И это произошло. И это замечательно. Но какие-то дорогие нам места нам бы хотелось увидеть нетронутыми, а этого не случилось. «То, что стареет – само потихоньку умрёт, то, что само не умрёт – доломают потомки!» (А. Городницкий)

— Для нормального человека жизнь и прекрасна, и ужасна.  Так вот: когда она для тебя прекрасна, из чего это складывается?

— По-разному. Например, если что-то мало-мальски получается в музыке. Тогда «капельмейстеру хочется взлететь». Когда все близкие здоровы и счастливы, то их кусочек счастья перепадает и мне. Примерно так. А дальше – моя старенькая песенка на собственные вирши.

От веселья до печали

Путь земной наш непредвиден.

То как будто ты – в начале,

То конец пути вдруг виден.

Вся-то жизнь – перегородки

Между чем-нибудь и чем-то.

Вот и маюсь посерёдке

Между веком и моментом.

И, конечно, как обычно,

Всюду ищем волю Божью,

Балансируя привычно

Между правдою и ложью.

Но усилий всех бесплодность

Познаётся полной мерой,

Хоть надежда где-то ждёт нас

Меж любовию и верой.

Чья-то совесть – беспробудна,

Кто-то загнан в угол страхом.

Только мне легко и трудно

Меж надеждою и крахом.  

Ах, по совести жить страшно,

Но бессовестно жить в страхе.

Жить бы всласть, да бесшабашно,

Но не кончить жизнь на плахе.

Время, как волчок в рулетке,

Всё скользит по дням, по числам.

Только я мечусь, как в клетке,

Между замыслом и смыслом.

Может, замысел бессмыслен,

Может, смысл замысловатый?

Мир надежд моих бесчислен,

Мир побед – одни утраты.

Жизнь моя – то смех, то слёзы,

И не грешен, и не свят я.

Не страшны судьбы угрозы,

И не рвусь судьбе в объятья.

Но высоким назначеньем

И мою судьбу измерьте.

Между веком и мгновеньем,

Меж рождением и смертью.

(3 голос, оценка: 3,67 из 5)

Загрузка...

Читайте ещё по теме:

Максим Березовский. Легенда о жизни

Терренкур, или Ходьба со смыслом

Коллекционер – это стиль жизни…

Сергей Рахманинов. Прелюдия для фортепиано No.5 Соль минор op. 23

Джоггинг или бег трусцой — достоинства и недостатки

Дмитрий Бортнянский и рождение новой музыки