Очарованный странник. Валерия Новодворская об Александре Грине

Русская литература создана не только аристократами, богатыми господами, изящными и просвещёнными, вроде Пушкина, Лермонтова, Тютчева и Тургенева; не только хорошо образованными, широко известными и успешными интеллигентами типа Чехова и Достоевского.

В неё внесли свою лепту и нищие разночинцы, которые часто не имели куска хлеба и пристанища, которые мёрзли под ледяным кружевом русских морозов, мокли под холодными безнадёжными дождями вечно голодной и хронически несчастной страны, которые бродили по её никуда не ведущим дорогам, бомжевали и бродяжничали, а пытаясь где-нибудь прокормиться и поселиться, неизменно изгонялись знаменитыми российскими дураками, которые в изобилии водятся вдоль российских дорог.

Александр Грин

Им не довелось вращаться в обществе, у них всё вышло по Блоку: «На Земле не узнаешь награды». А. Грин, А. Куприн, В. Хлебников – любимые пасынки матери-России, которая рано вытолкала их из тёплого уюта в холодную жизнь, дала пройти тягостные, но поучительные «университеты» и сделала их большими писателями, а Александра Грина – даже великим.

Нищенская жизнь не превратила в нищенское его творчество. Ни один король не имел такого роскошного королевства, как этот бродяга и босяк. Создатель и король Гринландии, владелец богатых южных городов Гель-Гью, Лисса, Зурбагана, Сан-Риоля, Покета, хозяин волшебного замка из «Золотой цепи», шхуны «Секрет» и корабля «Бегущая по волнам», он купался в богатстве и наслаждался весельем и умом своих героев. Он, как никто в нашем Храме, да и во всём огромном Граде Мировой литературы, укладывался, как в автобиографию, как в заглавие, в пророческие стихи великого поэта XV в. Франсуа Вийона:

«Не знаю я, кто бродит под окном, но звёзды в небе ясно различаю. Я ночью бодр, а сплю я только днём, я по земле с опаскою ступаю; не вехам, а туману доверяю. Глухой меня услышит и поймёт; я знаю, что полыни горше мёд. Из рая я уйду, в аду побуду: отчаянье мне веру придаёт. Я всеми признан, изгнан отовсюду».

Родился же Александр Степанович Гриневский, наполовину поляк, будущий Грин, в страшной дыре – г. Слободской Вятской губернии. Отец его, бывший романтик и инсургент (бунтовщик), поляк Стефан Гриневский, сосланный навечно за то, что шестнадцатилетним юношей участвовал в национальном восстании 1863г., к моменту рождения сына, к 1880 г., уже был затюканной и жалкой «канцелярской крысой».

В Слободском служил конторщиком на пивоваренном заводе, потом в Вятке стал работать бухгалтером в земской больнице. Он еле перебивался, жил в нужде и без всякой мечты или надежды, думал только о хлебе насущном, о плате за квартиру, о долгах. С горя пил, и чем дальше, тем больше. В 1893г. его жена, мать Грина, умерла от чахотки и непосильной домашней работы.

У Александра остались две сестры и брат. Отец взял мачеху, вдову псаломщика. У неё тоже был сынишка, и ещё один ребёнок появился после второго брака. Шесть детей и грошовое жалованье! Это называлось «многосемейность». Выполнение демографической программы бедными людьми уже тогда было чревато горькой нищетой. Но отец как-никак был дворянин, старался вывести детей «в люди». Сашу определили в реальное училище (что-то вроде физматшколы наших дней; гимназии были для гуманитариев), сестры учились в прогимназии. Немалый чин, хорошая квартира, уважение общества, достаток – вот чего хотел для сына шестидесятник-отец. «Труд на благо общества и помощь старику-отцу». Но без фокусов, без фантазий, без Сибири и каторги.

Годы сделали из инсургента Гриневского смиренного обывателя. Укатали Сивку крутые горки. И вот надо же было случиться тому, что инсургент против Российской империи породил инсургента против обыденной жизни. Очень способный ко всяческой словесности, Саша был по остальным предметам хроническим троечником и двоечником. Задачки решал счетовод-отец, но по другим предметам прикрыть было некому.

С книгами Александру повезло: от погибшего на войне дяди, подполковника Гриневского, осталось три сундука книг. Восьмилетний вундеркинд перечитал всю русскую классику, но она не сулила избавления от отчаяния и тоски; та же убогая реальная жизнь смотрела на него со страниц Чехова и Достоевского. Зато он нашел желанный оазис в книгах Густава Эмара, МайнаРида, Генри Райдера Хаггарда, Жюля Верна, Киплинга и Фенимора Купера. Дикие чащи, сказочные пейзажи, опасности, неприступные горы, огромные цветы, незнакомые плоды, стрелы, туземцы, прекрасные дикарки (или испанки, или контрабандистки), приключения и клады, а главное – битва между злодеями и сильными и смелыми путешественниками. В этом мире все капитаны были пятнадцатилетними, как Санди из «Золотой цепи». И там звучал любимый гриновский пароль: «шепот-песня-крик: “Тайна-очарование”!»

А в девять лет отец купил Саше за рубль дешевенькое шомпольное ружье. И мальчик стал пропадать в лесу, стреляя и в дятлов, и в галок, и в куликов, и в дроздов. Всю его добычу ему дома жарили, и он съедал и дроздов, и галок. Читал Саша запоем (кстати, первое прочтенное им слово было «море»), удил рыбу, охотился, собирал коллекции птичьих яиц и бабочек. Ему хотелось жить в бревенчатом доме в лесу: шкуры зверей на кровати, ружья и рыболовные снасти на стенах, полки книг, в кладовой– медвежьи окорока, мешки с кофе, маисом и пеммиканом. Еще, конечно, по возможности медведи, индейцы, золото и тропа через Белое Безмолвие. Зимы в Вятке были совсем клондайкские, джек-лондоновские, хотя сам Джек Лондон еще не был великим писателем, а скитался голодным подростком по всему американскому Северу.

Там же примерно время обретал знаменитость и богатство поэт Роберт Сервис. О  нём в публикации: Удачная кремация, или Как разбогател поэт Роберт Уильям Сервис

Мачехе, кстати, пасынок не нравился. Он был слишком умный, слишком странный – и явный looser, не добытчик, который не мог ничего принести в семью. Мальчика шпыняли и наказывали постоянно:ставили в угол, лишали обеда, били. В училище тоже ставили в угол и оставляли без обеда. А тут еще Саша написал сатиру на учителей на сюжет из «Жизни насекомых». Его исключили, и бедняжка даже собрался бежать в Америку, но дальше ближайшего леса не ушел. Дома был страшный скандал– с побоями, с руганью. И ведь ребенка не простили, хотя он и ревел, и просил прощения у своих преподавателей. Самый невинный нонконформизм (тем паче у сына бедняка) карался косной Вяткой изгнанием. Пришлось доучиваться в тогдашнем ПТУ:четырехклассном городском училище.

Но и оттуда Александр едва не вылетел: не снес унижения, кинул в учителя жареным рябчиком, принесенным на завтрак. Александр признается, что мог бы, учась, подрабатывать переплетным делом и добывать по 15-20 рублей в месяц, но уж очень плохи были его переплеты. Мальчик не выносил рутины, работы только ради куска хлеба, будничного прозябания.

Он хотел поехать учиться в Одессу, в мореходные классы. Диплома училища было как раз достаточно. В 16 лет беспомощный романтик покидает дом, получив на дорогу (с вычетом денег на билет) 25 рублей, чайник, харчи, чай с сахаром и подушку с одеялом, немного белья и парусиновый костюм. У отца нет больше средств. А ведь они еще не знают, что для мореходных классов нужен стаж плавания учеником или матросом, что матросом в 16 лет вряд ли возьмут, а ученики плавают бесплатно, даже платя за свои харчи 8-10 рублей в месяц.

Одесса в начале XX века

Александр был, конечно, в восторге от плавания до Казани и путешествия поездом до Одессы, ведь он так мало видел в своей Вятке. Он покупает (впервые в жизни свободно, сам) всякую немудреную снедь на пристанях, (в первый раз в жизни) накупил себе апельсинов и стрелял в тире. Скоро Саша остался без гроша. Да, его поразила Одесса: ананасы, кокосовые орехи, слоновая кость и морские раковины в магазинах, сверкание моря, корабли. Знакомится он с учениками и матросами. И здесь полное несовпадение: эти «морские волки» все оказываются мещанами и прозаиками и думают о жалованье, о пайке и дешевизне арбузов.

Грину же грезились пираты, морские дали, дикие земли и бегающие по волнам девушки. Моряки считали его слабаком, психом и бездельником. Впрочем, все считали его бездельником, пока не открылся его великий литературный дар– единственное дело его жизни, обещавшее грандиозный успех. Как всегда, успех разминулся с художником. То же было и у Ван Гога, и у Модильяни, и у Пиросмани. Сейчас есть все: собрания сочинений, экранизации, хвалебные рецензии, музеи. При жизни же не было ничего. «Он жизнь любил не скупо, как видно по всему, но не хватило супа на всей земле ему». Эти слова Б.Окуджавы о Пиросмани и к Грину можно приложить, и ко всем художникам мира, умершим голодными, от Ф.Г. Лорки до В. Шаламова.

Мальчик научился плавать и едва не утонул. Не умереть с голоду помогли случайный попутчик, бухгалтер Хохлов, и его помощник Кондратьев. Один поселил Грина в хлебном месте: в бордингаузе– береговой команде для отставших от рейса матросов. Кормили мальчика неплохо и даже башмаки выдали. А Кондратьев потом, когда Хохлов Александра выгонит, пристроит его на таможне. Грину удастся даже сделать два рейса «плавания»: вокруг Крыма и Кавказского побережья на «Платоне» и в Херсон на «дубке» с черепицей. «Дубок» гордо назывался «Святой Николай». Отец сжалился, прислал 10 рублей телеграфом: заплатить за «Платон». Но на второй «заход» (вернее, «заплыв») денег уже не хватило, отец прислал только три рубля.

Работа на «Платоне» была тяжелая и прозаическая– никаких далей и морских приключений. Перевозили портвейн, овец, муку. А на «Святом Николае» с его черепицей было и того хуже, пришлось еще и поваром работать. А хозяева денег не заплатили, вычли все жалованье за разбитую черепицу. И наконец, верх удачи: рейс в Александрию на хорошем пароходе. Но ни львов, ни Сахары Грин не увидел. Провалился в грязный арык, посидел на грязной улице. И еще в него плюнул грязный верблюд. А на обратном пути его вообще с работы сняли, и он провел все это время ничего не делая, в качестве пассажира (правда, кормили исправно). Он такое выкинул! Капитан пленился мАстерской греблей английских моряков и решил научить тому же своих матросов. Наш Грин счел это занятие бессмысленным, высмеивал капитана и даже бросил весла. Великое дело кровь! Польская бунтарская кровь…Однако ночлежки и «обжорки» – вот где можно было встретить будущего великого писателя.

Подходящее место для Горького, исследователя социального дна, и совсем неподходящее – для создателя русского «фэнтези», мечтателя и поэта. Жизнь не просто была неласкова с ним– она наехала на него, как студебеккер. Пришлось и побираться у матросов на судах, стоящих в гавани, и просить у прохожих, и ночевать в порту. Для тяжелой физической работы у худенького юноши не было сил. А морское дело он так и не изучил: ни карту, ни компас, ни секстант, ни машинное отделение, ни даже морские узлы. Его герой, юнга Грэй, оказался куда проворнее и стал «из щенка – капитаном». Беда Грина была в том, что он не мог уплыть иначе, чем его Ассоль. Ему нужна была шхуна с алыми парусами. А она не пришла. И не нашелся Орт Галеран, чтобы помочь в жизни бедному талантливому юноше, не было мецената Футроза, чтобы взять его за крылышки и пустить гулять по глобусу. Хуже, чем в «Дороге в никуда». Гриновская дорога оказалась без всяких «пикников на обочине».

Совсем оголодав и отчаявшись, юноша решил вернуться домой. Все-таки отец у него был неплохой. Упитанного тельца не заколол, но накормил, дал приют. И так будет много раз. Грин будет возвращаться, отогреваться в семье и уходить. А отец будет давать на дорогу то пятерку, то трешку, платить за комнату, подыскивать какие-то халтуры в своей больнице. Еще год Грин проведет в Баку. И сам потом напишет об этом годе: «мрак и ужас», «отчаянно тяжелый год». Удалось было поработать у рыбаков на промыслах, но свалила малярия. На нефтепромыслах юноша не выдюжил. Рваный, больной, голодный, он просил подаяния, красил мельницу, помогал кузнецу. И опять – в Вятку, к отцу. А там– отчаянные попытки прокормиться. И у присяжного поверенного иски переписывал, и роли в театре.

И вот очередной проект. Пешком на прииски, на Урал. Но это была совсем не Аляска. Ни риска, ни романтики, ни волков, ни состояния, вырытого из ямы. Все заорганизовано, все от конторы. Крутишь ворот – сдаешь золотишко. Оно не твое, а от казны. На Клондайке Грин был бы на своем месте, хотя физически бы не потянул. А вот на этом прииске совхозного типа ему было неинтересно. В бараках (опять-таки коммуналка!) валялись лодыри, шел картеж. И Грин тоже работал на хлеб, чай и табак. Набирал у всех сытинских книг и читал запоем, потом ушел на лесосплав, кое-что заработал, но не золотые горы. Было скучно и тяжело для мыслящего человека. А ведь грезились ему индейцы и медведи.

Кстати о мишках: Медведи вокруг нас, или Топ самых знаменитых топтыгиных

Медведь, правда, был. Такой сговорчивый Миша. Вроде бригадира. Напарник, алкаш Илья, Грину объяснял, что медведи бросаются на тех, кто без дела, а кто дерево пилит, тех не трогают. Так это и получилось: Грин усердно пилил, и Миша ушел. Но потом начинается серия настоящих приключений. В 1902 г. Грин идет вольноопределяющимся в армию. Этот нонконформист, поэт, бунтарь! Его хватило на четыре месяца, и армию он возненавидел на всю жизнь. Ранец, артикулы, ружья, фельдфебели, дисциплина, униженное положение «нижнего чина» – как раз для потомка инсургента! Шляхетская гордость взыграла в нем, «униженном и оскорбленном». Он на какое-то время действительно делается врагом государства. Его солдаты: Гарт, Батль, Соткин – бегут из казарм, часто ценой жизни, чтоб умереть на зеленой траве. Конечно, неудачника Гриневского застукали и посадили под арест на три месяца на хлеб и воду. Но вокруг Оровайского пехотного батальона ходили пропагаторы-эсеры, ища, кого бы сагитировать. Грина и агитировать не надо было, он знал ценность свободы. Он пал в объятия эсера-вольноопределяющегося А.И. Студенцова, получил фальшивый документ и был переправлен в Киев, потом в Одессу, а после и в Севастополь. Сначала эсеры ему понравились: подпольщики, анархисты по виду, смелые, идеалисты. И здесь Грин, отныне Алексей Длинновязый, нахватал кучу явок, адресов и стал проявлять способность к пропаганде.

Севастополь в начале XX века

В Севастополе, судя по всему, было весело. Умное царское правительство сослало массу революционеров на эту базу ВМФ. Если верить Грину, революционеры ходили по городу бригадами, а эсдеки и эсеры («седые» и «серые») ещё и отбивали друг у друга солдатско-матросскую массу. Организация эсеров состояла наполовину из идеалистов, наполовину из фанатиков. Прокламацию написать было некому. А Грин писал, как Бог. Тут он и знакомится с пылкой эсеркой Екатериной Бибергаль.

Похоже, Катенька собиралась умереть с Грином на одном эшафоте, как Перовская с Желябовым. Но Грину до такого маразма дойти было не суждено. Он произносит речи на встречах, он способен сделать эсером даже пристава. С его помощью эсеры теснят эсдеков, а эсдеки хоть и негодуют, но тоже Грина заслушиваются. Дело кончится арестом в ноябре 1903 г. Тюрьму Грин возненавидел пламенно. Отныне для него государство – это крепость и казарма. Через месяц, 17 декабря 1903 г., Грин пытается бежать из тюрьмы – и неудачно. Просидел он год, но этот год был невыносим. Грин становится диссидентом до 1917 г. включительно. В рассказе «Она» (1908г.) он напишет:

«Людям, посадившим его в тюрьму, не было дела до его страданий; они служили отечеству».

Этот злостный подход «индивидуала» ничего хорошего не сулил не только жандармам, но и всяческим народникам и социалистам. Дикая идея спасать народ от самого себя и всё взять и разделить Грину (поляк, шляхтич, индивидуалист, талант) была абсолютна чужда. Народ он видел вблизи и хорошо к нему относился. Но класть на это дело жизнь – о нет! Грин не был «общественным животным», он был одиноким человеком. Военный суд (ведь он беглый солдат) в Севастополе приговорил его к ссылке. А севастопольские «сатрапы» пытались найти повод объявить в Севастополе военное положение хотя бы на три дня, чтобы Грина повесить.

Он явно был отмечен Роком. Ведь когда началась забастовка и всех политзаключённых освободили, его одного не хотели выпускать! Революционный вал заносит Гринав Петербург. Там он опять садится в тюрьму (но ни в чём жестоком и кровавом он никогда не участвовал: листовки, выступления, связь, то есть игра в революцию – этим дело и ограничилось). И на четыре года наш агитатор загремел в Туринск Тобольской губернии. Кстати, он знакомится с ещё одной революционно настроенной особой– Верой Павловной (и точно, она была персонаж Чернышевского) Абрамовой. С 1907 г.они будут жить вместе, в 1910-м поженятся, а в 1913-м разойдутся. Она его, конечно, за муки полюбила, а он её – за состраданье к ним, но когда Грин начал писать, ему решительно расхотелось мучиться.

А из ссылки он опять убежал, едва прибыл его «этап». Жаворонок – певец свободы – в неволе не живёт. Бежит он в Вятку, к верному отцу. Тот достаёт документ с покойника, и Грин жил по нему. Самый первый рассказ, «Заслуга рядового Пантелеева» (такой слабый, что даже в собрании сочинений печатается в приложении),был типичной эсеровской «заказухой». Дикие преувеличения и неуклюжая попытка защитить мужиков, ограбивших «своего» помещика, стихийных шариковых-экспроприаторов.

Однако зашуганная власть испугалась, типографию опечатали, тираж конфисковали и сожгли (оказав Грину немалую услугу: такую макулатуру нельзя было показать читателю). В 1910 г. Грина «вычислят»: и за этот рассказ, и за побег из ссылки его снова отправят в ссылку, но уже в Архангельскую губернию. И вернется он в Петербург в 1912 г. Кончится ссылка, кончится революционный этап, станет тошно от унылых и правильных, как таблица умножения, товарищей. Кончится брак с Верочкой (она была его моложе всего на два года).

Верочка, как все барышни ее типа, не хотела стать «самкой» и просто подавать мужу борщ. Нужно было вместе то ли идти на каторгу, то ли хотя бы жить на явочной квартире…А печататься Грин начинает с 1907 г. Очень помог Куприн: ввел в круг литераторов, познакомил с редакторами журналов, составил протекцию. Впрочем, время было горячее, темы пока эсеровские, а «сочувствующая» интеллигенция боготворила ссыльных писателей. Но Грин уже не нуждался в снисхождении. Он начал, по сути дела, писать в 1907-м.

О, что он может уже в этом самом 1907 г.! Был первый рассказ еще до 1907-го, первый напечатанный в приличном журнале, вернее газете – «Биржевых ведомостях». Он назывался «В Италию» (уже по нему понятно, что автор талантлив, а цензуры в стране нет, даже после мятежа 1905 г.). Но вот наступает 1907-й. И рассказ «Карантин».

«Сад ослепительно сверкал, осыпанный весь, с корней до верхушек, прозрачным благоуханным снегом. Зеленое озеро нежной, молодой травы стояло внизу, пронизанное горячим блеском, пламеневшим в голубой вышине. Свет этот, подобно дождевому ливню, катился сверху, заливая прозрачный, яблочный снег, падая на его кудрявые очертания, как золотистый шелк на тело красавицы. Розоватые, белые лепестки, не выдерживая горячей, золотой тяжести, медленно отделяясь от чашечек, плыли вниз, грациозно кружась в хрустальной зыби воздуха. Они падали и реяли, как мотыльки, бесшумно пестря белыми точками нежную, тихую траву…яблони и черемухи стояли, как завороженные, задремав под гнетом белого, девственного цвета…Маленький сад кипел, как горный ключ, дробящийся червонным золотом в уступах гранита…»

Он начинает сразу с акмэ, с вершины мысли, силы, красоты. Грин не просто эстет, он очень едкий, умный, наблюдательный мыслитель. Эсеров он разделал под орех. Эсерок пожалел: Варя и Люба из «Маленького комитета» и «Маленького заговора» чисты и самоотверженны, но девушки, у которых на стенах висят портреты террористов (Каляевы, Савинковы, Желябовы и Перовские для Грина в 1907г. уже не герои, а террористы), ему чужды. И умирать не за что и жалко, а революционное начальство в комитетах – бюрократы, честолюбцы и ломаки.

В 1916 г. открылась история с подложным паспортом. Пришлось скрываться в Финляндии. Но он успел показать отцу рассказы, договоры с издательствами, журналы. Старик умер счастливым: сын вышел в люди, в писатели. И вот Февраль, можно вернуться. Но эти чертовы большевики загребли писателя (а ему уже 37 лет) в Красную армию (связистом). Он заболел сыпняком, умирающим его привезли в Питер. Здесь вмешался Горький, которому это зачтется. Оценил, спас, накормил и обогрел. Горький дал паек и комнату в этом хосписе для талантов, в «Доме искусств».

Революция Грину не понравилась, судя по «Крысолову» и «Фанданго». Не революция, а казни египетские: голод, холод, крысы, как тайная всемогущая мафия, погоня за куском и глотком. То же мещанство. Но Грин уже шагнул за раму картины из «Фанданго» в свет, солнце, море, южный город Гель-Гью.

О том, как «Фанданго» Грина попало в хит Фреди Мерьюри: Поэтика текста «Богемской рапсодии»

Он оставил позади землю Зимы и Революции, голод и снег. Он пошел осваивать Гринландию. Дезираду с манцениловыми лесами. Арвентур с синими горами, дымящимися, как жертвенники, на вершинах. И ушел он туда не один, а с Ниночкой, Ниной Николаевной Мироновой (1894-1970). Чистое, юное, кроткое, любящее создание. Это все пленительные женские образы Грина: девочкообразные девушки, способные поверить в чудо и пойти за ним. Тави Тум (Ниночка придумала имя) из «Блистающего мира», Молли из «Золотой цепи», Ассоль, Дэзи из «Бегущей по волнам», Гелли Сод из «Ставерст по реке» – каждый мужчина хочет найти такую милую, доверчивую преданность. Но мало кто находит.

Феодосия в начале XX века

А Грину повезло. Ведь Горького заставили уехать, и в 1924 г.пришлось оставить «Дом искусств». Поэтов больше не кормили, а то, что писал Грин, не было нужно власти. Зачем диктатуре свобода и красота? В 1923 г. эта пара детей едет к морю на юг, в 1924-м они оседают в Феодосии. Заболев раком легких и желудка, Грин уезжает в Старый Крым. Там Ниночка за гроши купит домик в три окна. Она не даст Грину умереть с голода, будет хранить память о нем и в лагерном бараке. Ее ведь посадят в 1945 г. на десять лет за «работу на немцев» (редактировала газету во время оккупации и помогала партизанам). Но против рака будет бессильна и она. Грин умрет 8 июля 1932 г.

Его герой из рассказа «Путь» Эли Стар, юноша из богатой семьи, вдруг увидел дорогу, золотую дорогу поверх реальности, по которой к синим горам шло неизвестное племя в золоте и перьях, с женщинами неземной красоты. И Эли Стар пропал. Его нашли в Южной Америке – в лохмотьях, в грязной таверне. Он умер от лихорадки, но на лице его было выражение счастья. Перед смертью он нашел свой Путь. Так вот, на губах умершего в муках Грина сияла улыбка. В нашей реальности его могила на кладбище в Старом Крыму. Но никто не знает, где его похоронили Там: в Лиссе, Зурбагане или Гель-Гью.

От: ИРА

Ещё по теме: Блистающий мир Александра Грина

(3 голос, оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Читайте ещё по теме:

Иван Кавалеридзе. Парадоксы жизни гения

Блистающий мир Александра Грина

Интерактивная биография Тараса Шевченко стала доступной для многоязычного мира