Мова
Федор Михайлович Дыдло – учитель географии. А еще – матерщинник и алкоголик.
Это потрепанный жизнью, средне сбитый мужичонка, с редкими седыми волосами, красным вытянутым лицом, водянистыми глазами и крючковатым, мясистым носом с фиолетовыми прожилками. Он носит потертый серый пиджак и стоптанные туфли. Ему не повезло в жизни, как не повезло 90 процентам населения этой страны. Он нищ и бесправен, каковы все учителя от Чопа до Луганска. Сверху на него наседает начальство, которому всё мало, а снизу подпирают бурные потоки растущего юношества, будущего этой самой страны…
Если раньше вторые боялись учителя, как огня, и на них была управа в лице комсомола, а на первых – парткома и гороно, то теперь, за отсутствием всех вышеперечисленных институтов, Федор Михайлович чувствует себя охотником в непролазных джунглях Амазонки, но без ружья и даже перочинного ножа. Кричать на детей уже непедагогично и двойки за поведение ставить нельзя – это же не оценка знаний. Из класса здоровенного лба попробуй выставь, а из школы теперь не выгоняют вовсе. Мобильные телефоны, нагло пиликающие весь урок, отбирать тоже нельзя – ведь это чужое имущество. Да и попробуй отбери…
После каждой контрольной он сучковатыми, словно корни древнего дерева, пальцами собирает тетрадки учеников. А затем, запершись в облупленной учительской, махнув сто грамм вонючего самогона из замызганной чекушки и закусив соленым огурчиком с личных шести соток, выставляет оценки по известной лишь одному ему системе. Почему этим перепадает так, а этим – эдак, Федор Михайлович Дыдло объяснить не в силах. Работ он не читает из-за привившийся за годы педагогической каторги брезгливости. Он подозревает, что половина из них даже не написаны. Но ему все равно. У многих его учеников отсутствует кто-то из родителей, преимущественно отец, а у кого-то лучше бы и не было никаких родителей вовсе. В классе от некоторых учеников несёт дешевым алкоголем и табаком, иногда – коноплей или «дурью».
А Мищенко сидит с маслянистыми от клея глазами и характерными грязными следами возле носа. Он нюхает «Момент» в соседнем подвале вместе с тремя другими восьмиклассниками. На Антарктиду ему глубоко наплевать. Половину мальчиков в классе ждёт ПТУ и зона, треть девочек – панель. Некоторые уже начали с успехом осваивать сей путь.
Федор Михайлович Дыдло работает учителем в школе маленького, забытого богом городка в бескрайних украинских просторах. Все, что было за окном и еще недавно казалось успешным и незыблемым, на глазах превращается в тлен, распиливается, разворовывается, сдаётся на металлолом или просто гниёт под посеревшими от гнева небесами. Раньше он был молод и здоров, мир вокруг него состоял из миллиарда красок и бескрайние возможности открывались повсюду. Теперь он стар, у него букет хронических болячек, а также маячащая впереди еще более нищенская пенсия. И невыносимая серость бытия.
Федор Михайлович Дыдло был женат, но жена давно убежала к любовнику в Тюмень. Тот – нефтяник, у него есть деньги. Свою маленькую дочь наш герой с тех пор не видел. Жена не пишет, а поехать туда нет возможности. Федор Михайлович страшно одинок.
На работе ему не с кем общаться. В учительской мужчины всегда обсуждают лишь то, как вчера «наши» проиграли «не нашим» в футбол, а женщины рассматривают глянцевые журналы и каталоги парфюмерных мастерских. Молоденькая историчка не знает ничего дальше школьного учебника и, видимо, всерьез полагает, что фашистскими оккупантами командовал Грушевский. Учитель литературы, старше ее на два года, думает, что родина великого писателя Гулака-Артемовского – одноименный город на Донбассе. Директор школы – пышная, цветущая женщина – восседает за полированным столом в своем маленьком кабинете, занимая большую его половину. От нее несёт дорогими духами, и фигура её увешана золотыми украшениями подобно новогодней ели. Хотя с фасада школы опадает штукатурка, а зимой паста в шариковых ручках превращается в лед….
Он боится директрису, как черт ладана, и всегда, заходя в ее кабинет, вытягивается по струнке. И забито молчит, когда румяный, как наливное яблоко, завуч с повадками матерого рецидивиста грозит ему пальчиком по поводу и без.
Федор Михайлович Дыдло в последние годы голосует исключительно за националистов. Потому что искренне полагает, что «эти» придут и всем покажут… Что именно – он не уточняет. Каждые выборы он – член местной избирательной комиссии, сформированной из учительского коллектива. Председательствует директор. На подсчете голосов Федор Михайлович всегда спит в углу «вусмерть» пьяный и не видит, как его бюллетень вместе с сотнями других перекочевывает в нужную, по указке сверху, стопку. Хотя догадывается: ведь подписывал утром итоговый протокол, где напротив его партии стоял сиротливый нолик. Но ему страшно что-то возразить, а еще болит голова и хочется пить.
Больше всего в жизни Федор Михайлович любит украинскую мову, которую считает красивее всех на свете. Он зачитал до дыр все книги на ней, какие могли быть в библиотеке. А так как ему сложно выражать слова без соответствующих непечатных междометий, то на своей любимой мове он не говорит. Принципиально. Никогда.
Его любимый роман – произведение какого-то малоизвестного автора. В нем бравые патриоты до последнего патрона, до самого последнего вздоха за «рідну неньку Україну» лихо бьют по бескрайним лесам неисчислимые полчища захватчиков. Он часто засыпает, держа книгу в заскорузлых пальцах-корневищах, на ветхом, обшарпанном диване в своей маленькой квартирке с большим облезлым ковром на стене. В алкогольном угаре ему снится, как он во главе отряда этих самых бендеровцев врывается в свою школу и предает ее огню. Как бросает в колодец директрису, а за ней – и круглолицего завуча. Как рвет чеку у гранаты и с размаху швыряет в набившую оскомину учительскую. Как выстраивает у расстрельной стенки шеренгу из коллег и наиболее ненавистных «потомков». Но в последний момент вытаскивает из строя Машу Деревянченко, с наслаждением порет ее крепким офицерским ремнем, а затем отпускает на все четыре стороны. Ее папаша будет сидеть еще лет двенадцать, а мать в нормальном состоянии никто никогда не наблюдал. Зато Маша уже давно уединяется в разных местах с мужчинами, годящимися ей не только в отцы, но и деды. И совсем незадорого.
…А потом пальцы часто вздрагивают от нажатия невидимой гашетки пулемета. «А-а-а-а!!!» – кричит Федор Михайлович, перечеркивая очистительной очередью своих коллег.
Затем он падает с кровати и просыпается. Долго сидит, ухватившись за редкие седины, пытается встать и, медленно переставляя ноги в старых тапочках, бредет в сторону кухни. Начинается еще один день.
Ещё по теме: Як створювалася українська мова
(оценок ещё нет)
Загрузка...
— Cъёмка окончена, все свободны,- произнёс Сокуров, падая в кресло. Он был заласкан критиками, фанами, и столичными снобами, конечно, из понаехавших. Его переполняло чувство полной удовлетворённости от собственного величия, ведь только он мог позволить себе вызывать от фильма «Камень» к фильму «Камень 2…3…10….25…» фантом великого писателя! И вот, наконец, победа- большой труд в истории кинематографии завершён — ему удалось до крайней неузнаваемости реинкарнировать персонаж на 30й виток и теперь это, после оленевода якута Иванова, — украинец Дыдло…
«Наш многовеликий борец с мещанством и обывательщиной должен прочувствовать, каково это- находиться в шкуре Дыдло! Какая находка! Ай да Сокуров, ай да сукин сын! Какой я, однако, задиристый! Что там депресняк 80х! Я -здесь и сейчас»,- суетился старик-маэстро, вытанцовывая степ…
Очень правдиво и реалистично! Можно сказать — социальный срез или «герой нашего времени». Когда хочется описывать таких «героев», значит накопилось! Значит их уже много и это рядовое явление. В каком же мы обществе живем? Закрытые, закомплексованные, малообразованные, ничего не понимающие и не желающие разбираться! Главный лозунг: «Не учите меня жить…» Нас долго делали такими и вот мы уже готовы сознаться-мы, в массе своей, «Дыдловичи». Ну, а можно ли это изменить? Или интеллигенция уже свое дело сделала? Обличительные рассказы написали, оскорбительные билборты развесили… Мы, дескать все понимаем, мы не такие, но вот остальные… А за рассказ, спасибо!
А что вы так на интеллигенцию напираете. Обличительными рассказами и билбордами с быдлом перед носом как красной тряпкой перед быком размахиваете. Кто такой интеллигент?. И тут не надо пояснений из Википедии — вопрос не в этом. А себя кем считаете в социальном аспекте? Зачем призывать к разобщению и раскачивать и без того сложную ситуацию.
А Машу Михалыч отпустил таки…
А че? Нормальный мужик. Машку пожурил, но отпустил — не отнял у нее надежду на будущее. Значит увидел в ней что-то светлое (и не надо здесь похабных ухмылок)….А может почувствовал в себе силы наставить ее на путь истинный, и увидел в этом свое предназначение. Для чего-то же он пришел в этот мир….
К сведению автора: П.П.Гулак-Артемовский — малоизвестный украинский писатель,а его племянник С.С.Гулак-Артемовский — известный композитор,автор оперы «Запорожец за Дунаем». Так что герой рассказа,молодой учитель литературы,делает две ошибки,думая,что знаменитый Гулак-Артемовский — это писатель и что родился он в Артёмовске.
Тарас Иванов, Вы очень хорошо пишете. Пишите, пишите ещё
Просим на бис !
А если серьёзно, то очень было бы интересно прочесть рассказ в вашем исполнении на тему: школа, к примеру, 2030 г. Ведь то, что Вы нарисовали- понятно-гротеск, так лаконично и остро, говорит о вашем знании темы изнутри и не может не вызывать тревогу за наше Всё, которое пока ест манную кашу. Может, вообще пора задумываться о «семейных учителях», изучать ситуацию на рынке частного репетиторства…
Вот если бы редакция сайта предложила тем, кто в теме свои версии школы будущего!
Очень любопытно
Игорь, очень бы хотелось не потерять эту тему и, тем более, не счесть мой комент для Тараса Иванова за шутку. Ни в коем случае. Тема острая. Благодатной её как-то не благодатно называть))
Вот прочла у меня этот рассказ мама пятилетнего сына… Интересны прогнозы.. версии..
Интересны размышления автора о будущем
Произведения «малоизвестного» автора П.П. Гулака-Артемовского (а если быть точным — басни) есть в школьной программе за 8 класс. По-крайней мере были там. Кроме того Гулак-Артемовский — второй украиноязычный писатель после Котляревского, так что назвать его таковым тяжело. В нынешних реалиях — может и да. Но скоро и Чехов станет малоизвестным. 8)
Оставим Гулака,одно стихотворение которого есть в программе 9 класса в теме «Поэты-романтики»,а вот слава Чехова явно растет и множится с легкой руки президента,назвавшего его украинским поэтом.Вообще процесс отупения молодежи (и не только ее) пугает.Местная журналистка назвала Лермонтова Юрием;и таких жуков можно наловить везде и не один десяток.Да-с,печально…
В рассказе «Мова» — страшный и грустный реализм об обездоленности человека, не имеющего духовной энергии. Сколько же таких людей опустошенных жизнью, маниакально ненавидящих реальность… Они – или молча уходят из жизни, или становятся убийцами не только в своем воображении. Но самое страшное то, что они никому не нужны. В этом беда общества, которое в своей позитивной динамике считает их не просто лишними, а чем-то инородным, что выпадает из мировоззрения здорового оптимизма. Но ведь каждый человек может попасть в ловушку опустошенности. Об этом говорит статистика самоубийств. В рассказе прочитывается боль за человека. А ведь это самое главное чувство. Цветаева говорила, что «душа – это то, что болит». Сколько этой боли за человека у Чехова! Его пьеса «Иванов» — о том же, о надорванности русского интеллигента, потерявшего себя. Вспомнился ранний Чехов. Его рассказы «Горе», «Тоска»… Спасибо автору за рассказ.
Аня, здорово! Конечно же здесь главное — боль…..
И еще хочется сказать вот что. В рассказе «Мова» у Тараса Иванова открытый финал: «Начинается еще один день». Очень хочется, чтобы произошло чудо, чтобы герой вырвался из футляра своих чувств — ненависти, боли. Но так как открытость финала не очерчена красками, то возможен и другой вариант, вариант писателя Пелевина – безнадежность. И этот вариант ближе к логике художественной реальности в рассказе «Мова», так как он статичен в том смысле, что в нем нет борьбы за человека. И в этом смысле он противоположен произведениям зрелого Чехова, у которого после прочтения не остается чувства безысходности. А это важно. Ведь уныние – смертный грех.
Например, Чехов в рассказе «Человек в футляре», обобщая понятие футлярности, пишет: «Разве то, что мы живем в городе, в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр?». Протестуя против такой уродливой жизни, Чехов не замкнулся на протесте. В конце рассказа он вывел сознание читателя из ужаса конкретной психологической драмы и показал другую реальность – красоту мира, в котором Божье начало разлито в безмолвной природе. Он противопоставил несовершенство человеческого социума той Божественной благодати, которой наполняется природа в селе в летнюю ночь: «Все было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука; . Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна и, кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением». Этим описанием ночи он не только усилил контраст между благородным величием природы и ужасом страстей, в которые погружены люди, но и дал надежду на то, что читатель не только ужаснется, но и увидит красоту в жизни, в природе, и она станет смыслом его жизни.
Во-первых, лично мы проводим жизнь среди прекрасных и умных женщин
Во-вторых, в этом рассказе есть сны ФМ. Сны-то он видит другие! Значит шанс стать человеком есть! Просто для этого надо ему луковку, ту самую из «Братьем Карамазовых.». Кстати, имя главного героя — явный отсыл к «Братьям..».
Игорь, это так естественно, что в твоем окружении как талантливого поэта – только прекрасные и умные женщины. Они любят тебя не только за талант, но и за способность восхищаться другими и ценить других! Но не всем же так повезло… А в рассказе «Мова» герою вообще не повезло…
Уважаемые Анна К. и Нина М.! Я давно наблюдаю за талантом поэта ИК. талантом, глубоко уходящим в корни близлежащей от моей школы его школы! Я помню ИК. сорванцом с ранцем, носившего портфели девочек и агитируя им строки РОСТА с доски мелом, начертанные моей коллегой от Маяковского! Внимание: портфели цветом не повторялись ни разу — я следила из окна! Делайте выводы, ув. женщины! И хочу вас предостеречь от многих ошибочных действий действующих женщинами в сети вокруг этого заманчивого человека! С требовательностью совета убеждаю вас любить только стихи, а не коварство таланта, ибо талант принадлежит голове конкретного физ.лица, а от физ.лица, сами знаете, бывает трудно отвернуть привязанность слуха и зрения, в отличие от стихов, которые можно содержать в моральной чистоте настольной книгой!
И в завершении разрешите завершить стихами Великого предшественника но из старших классов, в связи с чем не помню Ф.И.
Следя за натяженьем поводков
Он окружен всегда любовью,
А мне расплачиваться кровью
Среди наивных дур и вдов!..
***************
Ниже следуют главы орифмованной аналогии моего вам предупреждения!
Уважаемая Светлана Юрьевна Ткаченко Ваши опасения напрасны. Спите спокойно. Скажу только за себя. Знаю, что рифмуются слова – кровь-любовь. Ах, как хорошо об этом сказала М.Петровых: «Назначь мне свиданье на этом свете/ Назначь мне свиданье в двадцатом столетии/ Мне трудно дышать без твоей любви/ Вспомни меня, оглянись, позови…». Однако не все игры приемлемы в старости. А потому приоритетом является духовная любовь, т.е. дружба. Я надеюсь, что Вы разрешите быть восхищенной дурой, но Боже упаси — вдовой.
«Игорь, это так естественно, что в твоем окружении как талантливого поэта – только прекрасные и умные женщины. Они любят тебя не только за талант,…»
Аня! Тут ошибка! Не «Они любят тебя не только за талант,…». а МЫ любим тебя не только за талант»
В копилку Разрушения — так бы я озаглавила этот хорошо написанный рассказ.
Герой рассказа (ФИО — очень напоминает ФИО мирового гения, не знаю специально ли это (по злобе) или случайно (так сложилось). Судя по рассказу, учитель может быть моим ровесником, человек, образование которому дали в 70-80 годы. И вот он — учитель.
Сколько раз замечала, что дело даже не в том, в какой среде воспитывается человек (не берем крайние случаи — безнравственность, разнузданность, алкоголизм), а важна сама личность — в одной средней семье воспитываются несколько детей и все они разные — классический пример — семья гения русской и мировой литературы — А.П.Чехова.
Так вот, может ли кто назвать хотя бы одного учителя из поколения 60-70-80 годов, того поколения, кого еще учили грамоте, литературе (хоть и без поэтов Серебряного века и без целого пласта религиозных писателей) в сравнении с нынешней среднестатистической безграмотностью (и безусловной доступностью информации). Вспомнили? Я — тоже. Помню директора школы -женщину жесткую, не раз приглашавшую меня в кабинет за строптивое поведение и уничтожающую меня перед всем педсоветом. Ее — помню, но за вот то, о чем рассказала — и за знания (хорошие знания давала по русскому языку, по литературе — обычные), еще могу вспомнить учителя математики — тоже женщину и тоже с характером, но и со знанием предмета, и еще одного учителя и директора школы, уже мужчину, написавшего об истории моего родного города две замечательные книги. Все. Остальных помню только как героев Чеховских рассказов и учителей из биографии Н.В.Гоголя (автор Золотусский). О Гоголе и его брате, когда они двое учились в Нежине в учительской характеристике написано: о брате — глуп, туп и тих, о будущем гении — глуп, туп и резв.
О наших дипломатах — не нынешних, тех советских в Европе было самое высокое мнение — образованны, культурны всесторонне. Такова была советская школа. Таково было бесплатное советское образование, когда деление начиналось уже после школы (человек становился личностью или не становился ею — это загадка, но и дело любой личности — пойдет ли она водку глушить или в церковь — разобраться в себе, или в любимую работу с головой), и когда, и троешник и отличник могли говорить о Пушкине, Достоевском, Шекспире, потому что была общая программа для всех.
К чему я клоню. В каждом деле — человек прежде всего должен любить свое дело. Сейчас даже на среду не пожалуешься — интернет -вот тебе и среда. Учитель, врач, юрист — все они люди. Я специально назвала эти три профессии. Ошибки от недостаточности культуры, образования, нравственности, неразвитости личности — особенно заментны, а для врача, юриста — могут быть и смертельны. У учителя — это память, благодарность учеников. Бездарей не любят нигде. Сейчас, когда можно получать образование платно — больше возможностей получить то, к чему душа лежит (у кого есть материальные возможности, конечно). В мое время нужно было прежде всего хорошо учиться. Но и заядлый троешник мог получить высшее образование, правда, как и сейчас, он после этого он не работал по специальности, так — для корочки.
Вот и вывод — ищем среду, если в этом есть потребность у личности, познаем, читаем, общаемся с теми, кто интересен, творим, помним, что Блок в революционном Петрограде читал в голодную и холодную зиму 20-го года лекцию о русской литературе двум пришедшим в 30-градусный мороз (не ходили трамваи, не было тролейбусов, не было метро) студентам-пролетариям. Все зависит от личности — можно, поехав в Ирландию (это только пример) на заработки и увидеть пьющих и рыгающих, уродующих себя, чтобы жить ничего не делая на госпособие ирландцев, или узнать там же в Ирландии больше и из первых рук о Джеймсе Джойсе, Маккенне, Джонатане Свифт, Джозефе Шеридане Ле Фаню, Оскаре Уайдле и т.д.
Но не все так просто, как я пишу, ведь человек живой, у него есть проблемы — материальные, психологические, здоровья. И все равно — учитель обязан искать хотя бы одного ученика (Сковорода своего нашел — Михаила Ковалинского — одного за все годы преподавания!). Горе учителю не ищущего своего ученика, учитель должен быть пристрастен — к предмету и к ученику- из равнодушия, малодушия ничего не выйдет.
А учитель у автора, конечно, паршивенький — мову любить нужно и можно и больше всего на свете, но зачитывать до дыр бред сивой кобылы написанной на ридной мове — бедные дети бедного учителя — прямого потомка нежинского учителя в пору ученичества в ней гения русской литературы Н.В.Гоголя.
О судьбе А.П.Чехова во Времени автора прошу не беспокоиться.
Есть замечательный фильм — «Мелюзга» (по Куприну — замечательному русскому писателю) — о двух интеллигентных людях во всей округе (сколько их!! на бесконечном русском пространстве) — учителе и фельдшере.
Мне кажется что средний учитель в современной украинской школе гораздо ближе к персонажу Тарас Иванова, чем например к Богдану Юрьевичу Бережницкому или Арнольду Александровичу Богопольскому — блестящим учителям физикам и истинным интеллигентам…
Если говорить о Ф.М.Дыдло, как о социальном явлении, то конечно он представляет из себя деструктивную личность. И кажется, что он в своей бесполезности, разрушенный алкоголем – ужасен. Но автор рассказа, как доктор рисует больного пациента, устанавливает диагноз человеку, который все же является человеком, имеющим по отношению к окружающему миру свое мнение, и которого жалко. Алеша Карамазов любил и прощал своего отца – сладострастника. Наверное только дети способны любить своих родителей бескорыстно, не думая об их недостатках – пьяница ли он, или развратник… В этом их смирение святости… Равнодушен ли Дыдло? Равнодушие – паралич души. А он в сокровенных глубинах реагирует на происходящее, которое не отпускает его даже во сне. Но страх?… Сколько людей добровольно ушло из жизни в 1937 году из-за страха перед ужасом репрессий. Можно ли осуждать их за это?.. Я часто думаю о деструкции старости, когда человек перестает быть активным членом общества, когда он после инсульта перестает быть полезным даже своим детям и, превратившись в овощ, все же в мистических глубинах души остается человеком. Общество выбрасывает умалишенных, больных за ограду своей жизни. А для близких начинается время подвига, время терпения, которого в нашей жизни так мало.
Художнику в подарок .
Невозможно написать о человеке и раскрыть его, показать его – в каждом –часть Бога, большая или меньшая, т.е. непознаваемое, говоря богословским языком. Иногда человек притягивает тебя и ты его уже любишь независимо от пола, как в детстве – дружишь с тем, кто тебе интересен. Иногда достаточно жеста, чтобы ты подозрительно начал относиться к человеку, продолжая наблюдать за ним, убеждаться в небезопасности для тебя этого человека и потом идет бурное отторжение. Иногда сразу чувствуешь, что этот человек для тебя – только прохожий, даже если ты работаешь с ним вместе – так сильно обоюдное равнодушие. Как мало встречалось дружб, длящихся жизнь – чаще встречается любовь. Дружба – бескорыстна. Как-то в своем интервью аниматор Норштейн сказал, что для человека, выбравшего творчество, как то, без чего он жить не может, не нужно заводить семью. Когда умер оператор (), он был так потрясен смертью друга, понимавшего его с полуслова, что долго не мог взяться за работу уже без него. У Норштейна жена – художник к его многим мультфильмам и двое детей.
Вроде я и слышала эту фразу, и она не принадлежала тому, кто это говорил, но не все ли равно кто ее сказал и сколько человек говорило об одном и том же, но записал один единственный.
Нравятся Ирины картины. Давно. Еще с первых моих лет в Сумах, с конца 80-х. Пробую вспомнить первую. Чтобы она не писала — видна женщина — ее жизнь без Бога и в поисках Его. Потому что женщина это прежде всего красота — идет ли речь о лице или теле, шелке на нем, цвете кожи, сияния от него, прозрачности и свечения, исхода внутреннего света картины вовне.
Розы. Они у нее бесподобны.
Меня, на случайно увиденной выставке (давно, лет десять назад), поразило все перечисленное, но этого мало сказать. Удивительное свойство Художника вызывать отклик в чужой душе до боли, что и описывать ее берешься с первозмоганием ее, боли, сочувствуя тем же темам, мыслям, цвету, сюжету не по своей воле, когда ты философски любуешься течением реки, свечением радуги, солнечными бликами листвы, тенями деревьев на тротуаре в свете фонарей. Художнику нужно охватить все, что видимо и не видимо, высказаться миру, пусть даже из невозможно сильной любви к самому себе, таящему эту невысказанность, тайну, плача о себе той, что чувствует любое прикосновение – руки ли, слова ли, музыки, живописи, утреннего света в саду, краски неба над ним, заливающую цветом первую весеннюю зелень, вкус вина, почему-то волнующую каждую весну молодость земли — липкие нежные листочки, беззащитность младенца, щурящегося от первого для него солнца, которого мамочка провезла только что мимо, вспоминание первой любви с замиранием сердца до полуобморока и трепета тела. Первая чашка черного кофе утром, старинный резной шкаф — конторка, кожаный, местами стершийся переплет записной книжки, раритетная чернильница-невыливайка, перо, которое держала рука, возможно не чиновника, собирающего налоги, а нежная девичья ручка с розовыми пальчиками и перстеньком на безымянном.
Этот мучительный, нервный, истощающий поиск сюжета, выписывание смысла, который неясен, тонирование, контуры, исправления, снова и снова подходы к и уходы от холста, толпой идущие сюжеты или полное их отсутствие – все больно. Хочется тишины, покоя, моря, Венеции, Рима, тепла, солнца, ласкающего через густую листву, Он — всегда рядом, всегда – иначе несовместимое с жизнью одиночество; не хочу знать кто будет думать о быте – его нет, а есть красота дома, устроенность, холсты, краски, кисти, покой, эта большая стеклянная дверь – всегда в сад — в любое время — я пишу или хожу по тихим неровным улицам – не знаю где – где-то, какая разница, брожу или ранним утром, когда только новорожденный день открывает окна в домах, на тротуар против кафе выносят столики и скоро засуетятся любители ранней чашечки кофе, тепло, ах как тепло и я иду и мне хорошо, спокойно, радостно и нежность разлита повсюду – в красоте и совершенстве архитектуры, лиц, движений, слов, касаний, неба и солнца, или вечером, когда напряженность дня спадает, заботы дня на лицах прохожих смягчаются теплыми, неяркими красками вечерних сумерек Только бы не приходило всегдашенне чувство вечного поиска, изнуряющего, уносящего минуты бесценной жизни моей, ложащегося временем на мое лицо. И это подергивание плечами… Я хочу любви. Я желаю ее так, как пишу. Каждый сантиметр моих картин говорит о моей любви, он кричит, рыдает .. и просит одного – чтобы круг замкнулся и меня любили так же, со страстью, но нежно, глубоко и бесконечно. Мне больно без этой любви.
Боли нет, когда рисую детей. Странно ведь – они тоже будут взрослыми. Но сейчас, в их детстве в них нет боли, нет усталости, они живут вне времени — это же Pehpetum mobile — каждый! Мне радостно их писать и сердце мое любит их, и одаривает солнечными, сочными, летними красками, яблочным раем, они как птички — в восторге полета роста, по- Евангельськи беззаботные, легкие.
Ну почему всегда всего мало – любви, слов любви, нежности, касаний, понимания, – почему так хочется всего, хочется полноты жизни, в которой красота и любовь и нежность были бы всегда, ежесекундно – вечно. Это ведь Рай? Я хочу рая? Да, Я ХОЧУ РАЯ. Скажут – ну и хоти себе – а он-то недостижим. А я все равно хочу Рая! Я знаю, он будет в каждой моей картине, всматривайся в нее, Зритель, пытайся увидеть его здесь, его присутствие в жизни, так, как его вижу я. Не отходи быстро от моего плотна, я пытаюсь, каждый раз пытаюсь передать тебе мой свет, мой мир, который я увидела в твоих глазах, Зритель, в твоей беседе со мной, в твоих привычных для тебя движениях рук, наклонах головы, согласии со мной и искреннем несогласии. В ответ я жду твоей улыбки, твоего узнавания себя во мне – радости, страдания, размышлений, впечатлений дня – кошка ли опрокинула вазу с печеньем, или Она, укрытая розовым шелком с прозрачным треугольником посредине, возвращающим то и дело взгляд на него, в котором сокровенное женское, мучительное и божественное. Все в моих работах увиденное и подсмотренного мною в тебе, раскрывающего тебя через меня и мною. Я напишу твой портрет, Зритель, если ты захочешь, чтобы я узнала тебя и себя в тебе. Приходи, неравнодушный к жизни.
Художник — его во время жизни окружают небожители — не важно присутствуют ли они в живой жизни или идет общение и обмен во времени.
Помните этот разговор Андрея с Феофаном Греком — во сне у Тарковского.
о творчестве?.
Вчера перечитала несколько раз…Растрогалась… И спряталась
Ну, как-то неловко отвечать зеркалу …
Нина, спасибо, конечно! Низкий поклон женственной проницательности твоей, Подруга *ROSE*
Когда настоящее- и слов мало…
Просто приходи…
Что-нибудь придумаем ;)
Признание Андрея опытному иконописцу Даниилу тоже очень интересное и символичное, -это же в Тарковском спорит людское с божеским. Андрей отказывается писать «Страшный суд»: «Мне это противно писать, не хочу пугать народ , пойми меня…»
Фреска Рублёва «Страшный суд» написана в Успенском соборе во Владимире » Мы здесь не видим ни плача, ни злобы, ни адских мучений – все пронизано светом, радостью Встречи с Христом. Подобного еще не было. Сегодня мир будто поделен, а у Андрея Рублева – соборность. Нет ни черных, ни белых; ни плохих, ни хороших; ни богатых, ни бедных. Иконописец призывает к единству…. И как не странно, тема Страшного Суда, до Рублева только лишь разъединявшая, стала одним из выдающихся воплощений союза и связанности людей.»
Светлый, солнечный Андрей…
Как-то в связи с употреблением геометрических терминов вспомнилось стихотворение Юрия Кузнецова
Ни жена залитая слезами,
Ни года пропущенные мной
Только ты стоишь перед глазами
Как звезда стоит перед землей
Я не знаю что такое счастье
Господи, люблю ее одну
И бросаю в изголовье страсти
Спящую, законную жену
Пронеслись меж нашими телами
Гибкое сияние и мгла
Так что и руками и ногами
Обменялись чуткие тела.
Грудь дышала жадно и глубоко
И дымилась страсть из под ногтей
И взлетал то низко, то высоко
Треугольник русых журавлей
Вслед за ним душа моя летала
И роняла молнии огня
И во сне жена затрепетала
Господи, не покидай меня!
Где они как тень, под небесами
Журавли пропущенные мной
Только ты стоишь перед глазами
Как звезда стоит перед землей
Уважаемые, Анна К., Нина М., Ирина П.! Обратите своё внимание сюда: пока вы кланяетесь Нине М., этот поэт ИК неистовствует! А я что говорила?! Ему мало своих залечивающих стихов, он ещё ловит чужих журавлей косяки! Видите ли, синиц сумских ему не хватает!
Я в школе уже 40 лет и с полной добросовестностью наблюдателя изучила этих физиков, отрывающихся от физических законов реальности в метафизику физиологов, ботаников в орнитологию!
Светлана Юрьевна! Я же Вас просил…
Вы сгущаете краски. Распугаете всех добропорядочных поэтов и они просто перестанут писать!
Вы слишком впечатлительная, Вам пора оставить школу и не читать Иванова
Ниночка, склоняю голову перед твоим даром любви к творчеству вообще, и творчеству Иры Проценко. Ее полотна также прекрасны, как и она сама.
Анечка Кожевникова, подарок от Нины скопировала вчера, размещу на своём сайте
открою раздел «Подарки»
