Александр Гвоздик. Кино и коллажи

Имя Александра Гвоздика для  многих представителей интеллигенции города Сумы  связано, прежде всего,  с легендарным киноклубом «Кадр», существовавшим в 80-е годы прошлого века. В рамках показов в киноклубе   сумчанам тогда удалось  впервые познакомиться с творчеством  многих замечательных отечественных и зарубежных режиссёров мирового кино – Тарковского, Сокурова, Германа, Феллини, Бунюэля, Бергмана… 

После этого в жизни Александра было много разных других проектов и увлечений. В частности, в 90-е годы появилось серьёзное увлечение коллажами. Оно стало прямым следствием и творческим продолжением занятий кино и телевидением. Кино и стало главной, но не единственной темой  нашего разговора. 

—  Как получилось, что твоя жизнь связана с кино? Да ещё и с интеллектуальным кино. 

—  Точкой отсчета, наверное, можно считать 1962 год. Я тогда учился и лечился в санатории на Дальнем Востоке под  Хабаровском. В санатории отсутствовал кинозал,  поэтому по воскресеньям нас возили в Хабаровск в кинотеатр. И однажды показали фильм, который был абсолютно не «зрительским», его потому и поставили на детский сеанс —  всё равно,  мол,  детей привозят и деньги  платят… Это был гениальный  «Голый остров» японского режиссера Кането Синдо, черно-белый,  сложный для восприятия даже взрослыми,  снятый в  документальной стилистике и повествующий о японской семье, выживающей на малопригодном для жизни острове…  

Я после сеанса вместе со своими семилетними сверстниками возмущался: «Зачем нам такую чепуху занудную показывают!». Но впервые где-то внутри поселилось ощущение того, что есть и другое кино, кроме развлекательного. Многие кадры этого фильма долгие годы вспоминались, к каким-то его эпизодам возвращался  не один раз… Так состоялось мое знакомство с настоящим, большим кино. 

В детстве я много рисовал, любил смотреть взрослую телепередачу «Мультипанорама»  и в 6-ом классе в сочинении  на тему «Кем я хочу быть»  уже написал, что хочу быть режиссером мультипликационного кино.

В 9-ом или 10-ом классе увидел  «Андрея Рублева» Тарковского. Не могу сказать, понравился мне он тогда или не понравился – это просто было нечто, совершенно не похожее на всё, что я до сих пор видел. Потом была книга Кракауэра «Природа фильма», а  фильмы Вайды «Пепел и алмаз» и Панфилова «Начало» довершили начатое: я заболел кино, хотел сам снимать фильмы.

—     Оставшись в Сумах, трудно было бы,  наверное,  реализовать мечту о кино?..

 — Да.  И поэтому я поступил в  Московский институт культуры (МГИК). Это был первый набор на специальность «режиссёр и руководитель студии самодеятельного кино». Была  такая самодеятельная киностудия и у нас, в Сумах. После окончания  института я мог там работать в качестве режиссера, но меня влекло большое кино.

Учился в институте я прескверно. Посещал только лекции по специальности, даже стоял вопрос о моём отчислении за прогулы,  но я как-то вывернулся, и институт закончить всё же удалось. Правда, госэкзамен по специальности провалил, мою дипломную работу оценили на «двойку». Зато приобрел репутацию человека,  осмелившегося показать   госкомиссии эротический фильм. 

— ???.

— Со мной приключилась та же история, что потом и с Тарковским, которому проявочный цех «запорол» весь отснятый материал по «Сталкеру», и фильм пришлось снимать заново. У меня такой возможности не было, и за день до экзамена я склеил из того, что уцелело, какую-то абсурдную историю. Там действительно была «постельная» сцена, но без секса. Тем не менее, комиссия увидела в этом нечто непристойное.

—   То есть учёба в институте для тебя была не главным. И чем ты занимался вместо учёбы?

— Я ходил на репетиции к Ефремову, к Эфросу, в студию Табакова, в экспериментальный театра Юденича, на съёмки  к  Андрею Тарковскому.

— Что, вот так запросто можно было попасть на съёмочную площадку к Тарковскому?

—  Конечно, нет. Но именно тогда я понял, что если чего-то сильно хочешь, то всё возможно.  В Тарковском я видел своего Учителя и очень хотел посмотреть, как он работает, научиться у него профессии режиссера.  Когда я  говорил сокурсникам и знакомым,   что хочу познакомиться с Тарковским, надо мной смеялись. Знавшие его люди утверждали, что это невозможно: он, мол, неуживчивый,  малоконтактный, вредный  и прочее…. Но знакомство, тем не менее, состоялось.  

Помог мне в этом руководитель нашего курса  во МГИКе, народный артист СССР, кинорежиссер  Григорий Львович Рошаль – весьма авторитетный деятель театра и кино. Когда решался вопрос,  доверить ли Тарковскому  съёмки фильма  «Иваново детство»,  Рошаль сказал  свое веское слово «за». Поэтому Андрей Арсеньевич, которому я передал письмо от Рошаля  с просьбой дать мне возможность поприсутствовать на съемках «Зеркала», из уважения  к нему согласился. Тогда я просто наблюдал, а настоящее знакомство случилось позже.

Обстоятельства сложились так, что мне пришлось взять академический отпуск.  Год спустя я вернулся в Москву,  и 1 января вечером приперся к Тарковскому на квартиру, где он с некоторыми членами творческой группы фильма «Зеркало» продолжал праздновать Новый год. Позвонил в дверь, открыла жена, изумилась моей просьбе видеть Андрея Арсеньевича и уже открыла рот, чтобы меня «отшить», но тут появился сам Тарковский: «Вы ко мне? Проходите».  

Тарковский тогда ставил «Гамлета» в «Ленкоме» и писал со Стругацкими сценарий «Сталкера». Он разрешил мне ходить на репетиции в театр, потом на съемки. Я чем мог даже  помогал ему. Например, он познакомил меня с художником-постановщиком спектакля, и я под его руководством работал с костюмами, декорациями. Был страшно горд, когда на премьере Гамлет (Солоницын) в сцене на кладбище («Бедный Йорик!») держал в руках мною изготовленные черепа.

Перед премьерой  «Гамлета» Тарковскому не понравилась декорация: мол, прутья конструкции слишком тонкие,  «не читаются».  И что делать, если осталась ночь до премьеры? Решили их утолщить, обвив верёвочками – работа нудная, кропотливая и затратная по времени.   Тарковский попросил меня найти людей,  которые за ночь бы это все сделали.  Денег,  конечно,  заплатить нам не могли, но зато готовы были рассчитаться билетами на премьеру. Я привел своих друзей, человек семь, и к утру мы все сделали.

Помимо этого, после репетиций мы с Тарковским уединялись в кабинете Марка Захарова и по три часа говорили о кино, об искусстве в целом, обсуждали мои сценарии и сюжеты.  Чем-то я был ему интересен. Бывало, во время  нашей беседы заглядывал хозяин кабинета Марк Захаров: «А, вы заняты?  Извините…» 

—  Что  дали  тебе эти беседы?

— Тарковский  научил меня, тогда полного невежду, тому, что любое произведение искусства,  в том числе и кино,  – это, прежде всего, система образов. Я научился благодаря ему заново «читать»  фильмы, книги, живопись, будто вошел в другой мир. Сценарии же мои он  нещадно критиковал… Со временем я понял, что не все его замечания были справедливы, какие-то мои идеи, забракованные им,  через 5-10 лет кто-то другой успешно реализовывал в кино. А ведь умные люди, узнав о наших встречах, предупреждали меня : «Смотри: под большим дубом трава не растет». Я их не слушал: ведь Тарковский был для меня непререкаемым авторитетом. В одном из моих сценариев была сцена в тоннеле. Он мне сказал: «Саша, это банально. Тоннели – в каждом втором фильме». Каково же было мое изумление, когда через два года я увидел сцену в тоннеле в «Сталкере»! 

— Ты говорил, что помогал и на съемках «Сталкера». Его в Москве снимали?

 — Зона и события, происходящие в ней, снимались в  Прибалтике, а в  Москве были съемки в павильоне. Там и помогал, но так, по мелочам: найти, отнести, принести… Но я не только у Тарковского пропадал. Ещё посещал на правах  вольнослушателя  Высшие режиссёрские курсы в  группе, где учились Сергей Овчаров, Олег Даль и  Алексей Булдаков. Через год после того, как поссорился с Тарковским,  снялся в дипломной  работе Константина Лопушанского, который позже прославился фильмом  «Записки мёртвого человека» с Роланом Быковым.  В его дипломе играл две роли: гимназиста из XIX века  и пришельца из Космоса.

— А из-за чего ты поссорился с Тарковским?

— Да, собственно, ссоры не было. Была обида на него, после которой взыграла гордыня, и я не захотел больше с ним общаться. Я очень хотел работать в кино, но устроиться в Москве на работу без московской прописки было невозможно. И все же мне предложили поработать ассистентом на «Мосфильме». «Ты же с Тарковским знаком, — сказали мне. – Пусть он напишет тебе рекомендацию». С этой просьбой я к нему и подошел.  А он в ответ: «А как, Саша, я могу вас рекомендовать? Я же вас не знаю». «Ну, извините», — сказал я с обидой и сарказмом  в голосе, и это была наша последняя встреча. А потом уже понял, что он, вероятнее всего, боялся какой-то провокации,  так как вскоре собирался эмигрировать из страны. Обида со временем прошла, а чувство благодарности за все, чему он меня научил, осталось. 

—    И как  дальше сложилась твоя жизнь после неудачной попытки устроиться на «Мосфильм»?

 — Год спустя я благополучно пересдал госэкзамен во МГИКе с надежной короткометражкой на производственную тему и вернулся в Сумы. Однако самодеятельным кино мне заниматься не хотелось. Работал на мелких чиновничьих должностях в управлении культуры, управлении кинофикации, заместителем директора кинопроката. В этой последней должности и стал вовсю «использовать» свое служебное положение на благо киноклуба «Кадр». 

—  Как родился  «Кадр»? 

—  В начале  киноклуб с одноименным названием возник по инициативе  Аллы Федорины на страницах сумской молодёжной газеты «Червоний промінь». Алла   предложила мне  писать для газетного киноклуба  рецензии, обзоры  и статьи  о  лучших режиссёрах мира. И я стал  писать  о Хуциеве, Тарковском, Феллини, Брессоне,  Бунюэле… Потом все эти статьи пригодились мне при поступлении на киноведческий факультет ВГИКа.

— А что послужило толчком к тому, чтобы окончить еще один институт, да еще такой престижный, как ВГИК?

— К тому времени я, как говорят, уже «расписался» на темы кино. У меня была и своя теория кинематографа, где я выводил неизбежность появления cinema из теории квантовой физики. Как-то решил принять участие в дискуссии, проводимой «Литературной газетой» на тему экранизаций.  Фрагмент моей статьи напечатали рядом с мнениями известных критиков и режиссеров, и это меня окрылило. Понял, что у меня есть потенциал, возможность состояться в кино хотя бы как критик и теоретик.

Подал документы, творческие работы, получил вызов, приехал в Москву и сдал все экзамены «на пять».  Помню  замешательство членов  комиссии, когда они увидели те материалы, которые я публиковал в «Червоному промені».   В то время было не принято писать о тех режиссёрах,  о которых  писал я, и они очень удивились: неужели в Сумах действительно выходит такая прогрессивная молодёжная газета, которая не побоялась всё это напечатать? 

Правда,  после второго курса я учёбу во ВГИКЕ оставил. После рождения сына и смерти отца мой семейный статус в плане ответственности  изменился, времени на учебу не было. Сейчас я жалею о том, что не доучился, тем более, что учеба давалась легко.

— Вернемся к «Кадру»…

—  Еще со времен учебы во МГИКе мы с приятелем, ныне известным российским кинорежиссером Сергеем Овчаровым, часто посещали кинотеатр «Иллюзион», где шли зарубежные фильмы из собрания Госфильмофонда, не выходившие в прокат, не дублированные,  с «живым» синхронным переводом или советские, положенные «на полку». Перед сеансами выступали известные киноведы, и вся форма сумского киноклуба «Кадр» взята была мной оттуда.

Когда я вернулся в Сумы, мне не хватало «Иллюзиона», а  работая в  кинопрокате, я видел, что есть интересные  фильмы,  например, фильмы Параджанова,  но они в кинотеатры Сум не доходят, их сразу же отправляли  на  село  – туда  какое кино  ни привези, в любом случае  еще одно развлечение, кроме танцев.  И тогда я предложил: давайте хоть один такой фильм раз в неделю на один сеанс ставить. Риск себя оправдал, поскольку у сумской интеллигенции была жажда интеллектуального кино. Кинотеатр, который до этого со скрипом тянул план выручки, вышел в передовики.  А когда я стал работать замдиректора областного кинопроката,  появилась возможность заказывать фильмы из Москвы( помимо того, что приходило в область). Так  родился и жил несколько лет киноклуб  «Кадр»  в  кинотеатре «Космос», информационным партнёром  которого оставалась газета «Червоний промінь».

 — Да, какое-то время это было одним из центральных событий  культурной жизни города. На сеансы в «Кадр» собиралась, без преувеличения, вся интеллигенция, приезжали учителя даже из близлежащих сел.  А потом всё закончилось. Почему?

— Успех любого начинания, любого проекта зависит во многом от личностного фактора. Все закончилось, когда я ушел работать режиссером на телевидение. У  меня уже не было возможности влиять на этот процесс. Кроме того, появилось видео, изменилось время, изменились люди. Они стали меньше встречаться, общаться,  все занялись своими проблемами. Быть в курсе новинок кино или литературы стало уже не престижным. 

—  У «Кадра» была некая миссионерская или просветительская цель?  Открыть новые горизонты,  например… 

— Ничего такого  не было. Тогда я уже знал, что пытаться позиционировать себя как некого Учителя, киношного гуру – неприлично и смешно. Объяснение одно: мне не хватало «Иллюзиона», вот я и «построил» в Сумах его некую копию. Другими словами,  «Кадр» я делал для себя.

— Создается впечатление,  что, как это ни парадоксально, чаще всего вокруг себя собирают людей индивидуалисты. А ты индивидуалист?

—  Индивидуалисты, да. .. собирают….  Тот же  Тарковский,  например. Он достаточно замкнутый и необщительный был человек,  вокруг себя ничего не создавал, а все само как-то к нему притягивалось и крутилось вокруг него. Когда Параджанов работал на киностудии им.Довженко, студия делала очень хорошие фильмы, потому  что все боялись: не дай Бог, Параджанов посмотрит и скажет: «Говно!»  А я? Я – да, индивидуалист. Я и на рыбалку люблю один ездить, а не в компании….

— Ты работал на государственном областном телевидении и в советские времена, и в независимой Украине.  Менялась ли как-то атмосфера при смене строя? 

 — Менялась и, к сожалению, не в лучшую сторону. В советское время на областном телевидении все было очень серьезно и профессионально. У  нас была очень жёсткая система творческого  выживания. Мы каждый год проходили переаттестацию. Чтобы работать на телевидении, требовалось специальное образование, была режиссура.  А  сегодня режиссерами называют тех, кого раньше называли монтажерами, и на ТВ может прийти  работать человек в буквальном смысле слова с улицы…

— А с точки зрения свободы творчества? 

— Сложный вопрос… Я не помню, чтобы у кого-то были такие идеи,  которые запрещали бы реализовывать тогда. И  предложений не возникало особо острых,  и давления, соответственно, не было.

Хотя один случай  вспоминается. У  меня возникла идея сделать документальный  фильм, основанный на видеосъемках  в Сумах 90-х годов,  когда митинги были на площади перед обкомом –   фильм о том, куда же идет Украина, которая никак не может разродиться новой Конституцией. И еще о том, что у нас не будет будущего, пока мы друг другу чубы скубём. Фильм дали сделать, хотя я тогда на областном ТВ временно не работал. Запустили в эфир, и минут через 20 главному редактору позвонили из областной администрации и устроили жуткую выволочку. Что там им показалось крамольным, я так и не понял.  Это было «пограничное время», когда менялись и строй, и идеология общества, и чиновники тогда, как чеховский Беликов, всего боялись: «Как бы чего не вышло»… 

— А сейчас есть какие-то темники на телевидении? Или они вещают  что хотят?

— Думаю, есть.  Почему «думаю»? Потому что телевизор практически не смотрю. Сама структура государственного телевидения не изменилась, поэтому местная власть будет неизбежно корректировать или даже диктовать ОГТРК редакционную политику. До сих пор там осталась советская система назначения генеральных директоров. Их  назначают  только после согласования с  губернатором.  Хотя должно быть иначе. Областное гостелевидение  должно быть «оком государевым»,  то есть «контролировать» для  Киева, как  работает  губернатор и его команда. Если плохо, с ошибками, то не бояться об этом говорить. Попробуй покритиковать первое лицо, если твое назначение от него зависит. Вылетишь, как пробка.  Я однажды попробовал.  В первые месяцы после победы «оранжевой революции» наивно полагал, что вот пришло время свободного телевидения, и показал кадры, где новоназначенный губернатор поет дифирамбы Щербаню. На следующий день мне предложили поискать другое место работы.  Ну,  а  на частном, коммерческом  телевидении то же самое, только  там не власть, а хозяева канала  диктуют, что показывать, а что – нет.

— Опыт работы главным редактором  газеты «В двух словах»  был позитивным?

 — Несомненно. Мне когда-то Алла Федорина говорила, что не может себя считать журналистом тот,  кто не работал в газете. На радио или телевидении легко спрятаться за техникой,  видеорядом и «синхронами» собеседника, а в газете журналист должен писать на 5-10 тысяч знаков, а не короткую «пендюрку» к синхрону, мысли выражать, интересные читателю. Так что это был совершенно бесценный опыт – и журналистский, и редакторский. 

— А сайт Xpress?  Из него получился очень интересный информационный сетевой ресурс со «своим лицом»…

Сайт  вначале служил  продолжением газеты: ведь было понятно, что газеты потихоньку отмирают,  внимание  читателей переключается на  интернет, и газета должна присутствовать со своими материалами в Интернет-сети. Когда газету закрыли,  я предложил учредителям  продолжить проект в формате сайта. Они  сказали: нет, финансировать не будем, но если хочешь – забирай его.  И я забрал, за что им теперь очень благодарен.

—  Поговорим о твоих коллажах. Когда они появились?

— Все началось с телевидения.  К нам на студию пришёл  врач-психотерапевт Сергей Осташко, которого направили в Сумы на стажировку. Он пришел с идеей  сделать цикл  просветительских видеофильмов о тайнах подсознания и исследованиях  Фрейда и  Юнга. Цикл так и назывался: «Глубины нашего «я».  Меня назначили режиссером этих  фильмов, и  передо мною встал вопрос: а как эти «глубины» показать, как перевести большую часть рассказа в видеоряд?

Я начал собирать разные необычные  картинки, клеить в альбомы. В результате у нас что-то  неплохо получилось, потому что этот цикл год спустя Сергей показал коллегам во Франции, и они предложили ему сделать нечто подобное и для них. Он даже приезжал в Сумы, чтобы обсудить со мной сценарий, но организационно режиссировать его, находясь далеко от Парижа и без денег, я не мог.

Так вот, просматривая  позже эти альбомы (телевизионщики называют это «иконографией»), я вдруг подумал: а вот если эту картинку соединить с этой, то получится какая-то новая интересная реальность. Сделал несколько коллажей, потом еще несколько. Вскоре у меня в  кабинете на работе все стены были завешаны моими коллажами.  Как-то заглянул ко мне ныне известный и, увы, уже не сумской, а киевский художник Валерий Шкарупа. Коллажи ему понравились, он предложил организовать выставку. Неожиданный интерес к моим работам со стороны профессионалов вдохновил, а потом это уже стало потребностью.

—  Как возникает картина?

— Все начинается с какого-то нечеткого еще зрительного образа. По мере того, как я просматриваю свои «исходные материалы» — репродукции, фотографии, открытки и т.п. – образ конкретизируется. Я ничего не придумываю и не создаю новую реальность. Скорее, я её интуитивно восстанавливаю. И я не считаю себя автором своих работ. Как писал 

А.К. Толстой:  «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель! Вечно носились они над землёю, незримые оку…».  

А « распаляют» мое воображение философы: Карл Густав Юнг, Платон, Флоренский,  Фёдоров, которые понимают мир, как припоминание.  

 — А тяга  кино снимать – это  тоже  стремление к воссоединению  с тем миром, с той, вспоминаемой,  реальностью? Тебя не посещала мысль, что ты чем-то отличаешься от других людей, что ты из другого мира?

—  Кино по Кракауэру – это «реабилитация физической реальности», по Тарковскому – «законсервированное время». Я же считаю фильмы особой формой жизни, как имеют свою особую форму жизни минералы или бактерии. Любой фильм уже снят, но он должен проявиться в голове сценариста или режиссера, которые таким образом эманируют его в наш мир. Поэтому кино для меня, как и коллажи, — стремление соединиться с этой вспоминаемой реальностью или ирреальностью, тут ты точно угадал.

— Не чувствую ли я себя человеком из другого мира, чужаком, инопланетянином? Не скрою, такие мысли были, хотя это то же самое, что публично признать себя сумасшедшим. Скорее, иногда я чувствую себя «жуком в муравейнике» из повести братьев Стругацких, человеком, абсолютно ничем не отличающемся от других людей, кроме слабых и  смутных, всплывающих порой в сознании, сигналов о принадлежности к исчезнувшей миллиарды лет назад, но оставившей нам свои следы цивилизации Странников.

—  Тебе комфортно жить  в  Сумах? 

— Физически – да, психологически – нет. Поэтому  подумываю уехать отсюда. Я не родился в Сумах, поэтому так и не смог привыкнуть к этому городу. Есть ощущение,  что  это все-таки чужой мне город. И  всё тут хорошо: много зелени, Псел, Чешка, город компактный ( в мегаполисах мне неуютно), но люди…  ну уж  очень специфические. У меня есть тут друзья и просто знакомые – замечательные, умные, отзывчивые и добрые люди – настоящие интеллигенты. С ними хорошо, с ними интересно, но общаемся мы редко. Чаще приходится общаться с массой тупой, невежественной, глупой до безобразия и  агрессивной. Я устал от ночных пьяных криков под окнами, от отсутствия элементарного «спасибо» за переданные в маршрутке водителю деньги, от поломанных молодых деревьев, от куч мусора, оставленных «хорошо посидевшими на природе» компаниями и от неистребимого поиска местными жителями вождей, которые всех осчастливят.

Но при этом Сумы и Сумская область – территория с сильной энергетикой.  Тут рождается  множество  интересных идей и  талантливых людей. Треть классиков украинской литературы родилась на Сумщине, не говоря уже о таких всемирно известных ученых, как Тимошенко и Йоффе, о художнике Бурлюке… Но все они состоялись, только покинув эту землю.

—     Были ли выставки  твоих работ? Будут ли? Где? Когда?

 — Последняя выставка была в Киеве в центре искусств «Лавра».  В Сумах предлагают протекцию, но я отказываюсь. Для меня это пустые и ненужные  хлопоты. Меня выставки опустошают, после них я года два ничего не могу сделать  нового.

 — У тебя есть вопросы,  которые тебя мучают? 

— Скорее, не мучают, а беспокоят, и чем я ближе к той черте, из-за которой мы не возвращаемся, тем больше. Вопрос первый:  зачем я,  если уж я родился?  Есть ли какая-то миссия  у меня,  и насколько я эту, пока неизвестную мне, миссию выполнил, проживая свою жизнь? Второй вопрос: могла ли моя жизнь сложиться иначе? Или то, что случилось – единственно возможный вариант и иначе быть не могло?

Ну, и есть вопросы нравственного порядка.  До какой степени я виноват перед  своими близкими, и до какой степени они виноваты передо мной? Имею ли я право судить своих родителей, если понимаю, что они  что-то сделали не так,  и это повлияло на мою судьбу?

 Меня беспокоит судьба сына. Что из него получится?  Пока родители молодые, они мечтают, чтобы дети их выросли и стали знаменитыми, а с возрастом понимаешь: может, это и хорошо, что они не стали знаменитыми. У сына несомненный литературный дар, и публикации были,  но потом всё остановилось, и я думаю: не я ли этому виной( в том смысле,  что, может, в нем сработали мои гены: ведь и я когда-то подавал надежды, а закончилось все не тем, о чем мечтал

 — Ты думаешь о будущем?

 Да, и в очень мрачных тонах. Оно меня беспокоит.  Глядя на то, что происходит  в мире, оснований для оптимизма  не вижу. Мне очень нравится творчество Иоселиани, но  оно очень пессимистично в плане будущего человечества.  Мои любимые Тарковский,  Звягинцев,  Станислав Лем   – все пессимисты в отношении будущего.  И я теперь всё чаще вижу, что то,  о чём они говорили, предупреждали,  сбывается. Человечество, похоже,  ушло от угрозы ядерного самоубийства, но есть не менее страшные вещи. В мире восторжествовал гон торгашества, превращающий людей в «одинаковых  человечков», запрограммированных роботов. Он, этот гон,  все под себя подмял: литературу, искусство, науку, технику. Носителей духа все меньше и меньше, их агрессивно выживает или порабощает  воинствующее мещанство — «серое воинство». И это печально…

Источник: медиа портал АТС creativpodiya.com

(2 голос, оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Читайте ещё по теме:

Александр Гвоздик о коллажах как о способе творческого присутствия в контексте эпохи постмодерна

Мексиканский Андрей Рублёв, или Несколько удивительных фактов о синем цвете

Она всю жизнь любила только его…

Ностальгия по рок-н-роллу

В Сумах показывали сюрреалистическое кино

В Сумах показывали сны гениальных людей