В Сумах обсуждали проблемы летающих людей

Во вторник 9 июня в «Саду сходящихся тропок» Ирины Проценко читал стихи, пел и философствовал поэт Игорь Касьяненко. Программа, представленная собравшимся в «Саду…», называлась «Летающие люди».

Откуда такое название, как оно связано с «Садом…» Ирины Проценко и о взглядах поэта на различные вопросы жизни, затронутые во время выступления, мы решили расспросить напрямую самого автора.

—   Почему «Летающие люди»?

—  Тому несколько причин. Во-первых, мне удобнее выстраивать тексты во время публичных выступлений в некие сюжеты в стихах и песнях. Признаюсь даже, что сам момент составления программы мне интересен не менее,  чем само выступление.

Дело в том, что концерт в любом формате — от зала до квартирника – это,  прежде всего и в основном, энергообмен со слушателями. А вот интеллектуальная творческая работа по «расшифровке» собственных текстов – отдельное интереснейшее занятие, требующее сосредоточения и «тиши кабинета». Поэт же ретранслятор и для него часто его собственные тексты являются загадкой. Тем приятнее во время подготовки программы, открывать в них дополнительные, самому автору неведомые, смыслы.

А тема «летающих  людей» возникла как аллюзия на известную картину хозяйки «Сада сходящихся тропок» Ирины Проценко «Падение Икара». У меня есть стихотворение, специально посвященное этой картине. А далее уже, вместе с летающим Икаром, я начал думать о полетах и выяснил, что у меня во многих текстах люди летают. Так возникла  целая цепочка ассоциаций, в которой переплетаются летающие люди и древние греки.

—   И как люди летают в стихах Игоря Касьяненко?

—  Как обычно. Мы на самом деле параллельно существуем в нескольких пространствах — я эту линию подробно развиваю в стихотворении «Лабиринт», которое заканчивается  встречей Тезея и Минотавра и, таким образом, выводит нас на тему Древней Греции и, конкретно, Икара, сына мастера Дедала, изготовившего лабиринт Минотавра. И в некоторых из вышеназванных пространств мы умеем летать.

Я поэт–реалист. Что вижу, то и описываю. Например, мне точно известно, что практически все мы летаем во сне. Более того, общаясь со знакомыми по этому поводу, я даже узнал, что у каждого имеется личная методика отрыва от земли и самого полёта.

—  В твоих стихах больше имен древних греков, чем каких-либо иных. Тебе близка античность?

—  Древняя Греция для меня, как и для многих, — утерянный рай. Хотя у каждого тут своё восприятие. В моём понимании основным у эллинов был культ свободы как наивысшей ценности. И личного мужества, которое было важным во времена, когда всё время стоял выбор: быть свободным или рабом.

Этот выбор и сегодня не менее актуален. Очень многие из нас сегодня, формально декларируя приверженность свободе, живут как рабы, ради того, чтобы обладать некими материальными благами.

—  Мир меняется и сегодня многие материальные блага, ненужные древним, стали жизненно необходимыми…

—  Древние греки неспроста не любили механизмы и не занимались развитием техники. И это с учётом того, что эллины создали естественные науки, в частности, математику и физику. И,  как, например, Эратосфен, смогли измерить диаметр Земли ещё в 276 году до н.э. за несколько сотен лет до изобретения телескопа и летательных аппаратов.  И всё же греки предпочитали постигать мир силой разума, стараясь не развивать технику, потому что, по их мнению, механизмы разрушали статичное (упорядоченное) состояние мира и приводили его к постоянным изменениям, то есть к хаосу и варварству.

Как раз сегодня мы и наблюдаем такой хаос в головах людей, проживающих в мире, где слишком большую роль стали играть постоянно обновляющиеся механизмы.

—  Не очень понятна связь…

—  Я уже не говорю о том, что человек сегодня может пойти на преступление или залезть в безнадежный рабский кредит ради обладания красивым механизмом.

Посмотрим на ситуацию шире. Например, было бы абсолютно логично для общества, которое столько печётся о своём здоровье, как нынешнее, так организовать жизнь, чтобы в городах двигался только общественный электрический транспорт, не загрязняющий окружающую среду, а весь частный автомобильный мир со всеми его выхлопными газами начинался только за пределами города.

Но этого, разумеется, никогда не будет, потому что люди нынче влюблены в свои механизмы больше, чем в своё здоровье. Оно и понятно, это же такая радость — единолично владеть чем-то мощным и послушным…

—  То есть ты за отказ от цивилизации?

—  Ни в коем случае. Я просто считаю, что механизмы должны быть, в большей части, общественным достоянием, а не частным. От транспорта до сверхсложного диагностического аппарата. Тогда бы мы все не продавали чёрту душу, как Фауст, за стремление получить новую механическую игрушку.

Хотя я бы сделал исключение для домашней техники, телефона и персонального компьютера, который является окном в новый виртуальный мир, расширяя, таким образом, границы нашей индивидуальной Ойкумены.

Да и вообще, мало кто (я в том числе) решается на повторения судьбы Диогена – первого дауншифтера, который возвёл в культ отказ от лишних благ цивилизации, за имение которых надо унижаться и жертвовать личной свободой. Поэтому мои слова – это не призыв, а, скорее, ностальгия по античной сказке, где человек жил среди природы, как её органичная часть.

—  У тебя, кстати, в программе были отдельно темы природы, а также добра и зла.

—  Природа – чудо, которое напоминает нам о красоте и хрупкости жизни и о вечном возрождении – ведь после каждого ноября обязательно приходит май и всё, что умерло, вновь  расцветает.

А ещё природа — творение великого Художника, которому мы все подражаем. Относительно же добра и зла… —  я понял за свою жизнь, что находящиеся на стороне, которую я называю злом, тоже видят меня злом. А те, кто на стороне моего добра – видят меня добром. Мир сложен и порой тяжело найти первого, кто бросил камень. Тем более, что хозяева этого мира заинтересованы в войнах, то есть в постоянном разделении нас. Но, по крайней мере, внутри себя я точно понимаю, что для любого человека, которого я считаю плохим, я и есть первый кандидат на аналогичное звание.

—   Ещё была тема любви…

—   Мне всё время кажется, что любовью у нас назвали не то слово. Любовь – это же, по сути, непроходящее желание делать хорошо тому, кого любишь: дарить, помогать, преподносить всяческие приятности. А у нас, как правило, любовь — это чувство, которое любящий проживает самостоятельно внутри себя, особенно после окончания, так называемого, конфетно-букетного периода. Более того, мы ещё и претензии часто предъявляем тем, кого любим – мол, я же тебя люблю, чего ты не поступаешь как я хочу? Так что любовь, несмотря на то, что люди её испытывают уже множество веков, по-прежнему остаётся явлением неисследованным и в этом смысле поэзия — лучший инструмент для её понимания.

— Как тебе выступалось в «Саду…»?

— Дом Ирины Проценко – особенный. Он пропитан духовной и творческой аурой замечательной художницы – особой непохожей на других, в своём искусстве сочетающей технический изыск и фантазию, игру интеллекта и укрощение стихии.

Не зря же  полотнам Ирины Проценко посвящено много стихотворений различными поэтами.

Выступать в такой атмосфере, на родине таких картин, в присутствии такой публики, которая собирается в «Саду…», конечно, здорово.

— Твои пожелания «летающим людям»?

—  Желаю всем нам помнить, что те, кого мы сегодня называем врагами тоже летают в своих снах и фантазиях. И в этом понимании, мы все – одно племя.

И ещё хотелось бы, чтобы, наряду с восклицанием: «Слава героям!», так же часто звучало: «Слава творцам!» — строителям, мастерам, инженерам, художникам (в широком смысле) – в общем, всем, кто занимается созиданием мирной жизни.

Источник: медиа портал АТС creativpodiya.com

(4 голос, оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Читайте ещё по теме:

Удачная кремация, или Как разбогател поэт Роберт Уильям Сервис

Михаил Лысенко. Гений жизни

Школа скорого будущего. Люди и роботы

Максим Березовский. Легенда о жизни

Иван Зеленцов. Стихи

Братья Нарбуты. На раздорожьи двух культур